Последний еврей Багдада
Шрифт:
Однако либо она действовала не слишком расторопно, либо дерущиеся были слишком шустры, но из всех участников мордобоя задержать удалось лишь одного махаута. Уже через три часа он сидел в клетке в ожидании решения о своей участи и недоуменно смотрел на то, как в Вавилоне творят суд.
– Время истекло.
Судья ткнул пальцем в сторону часового механизма, состоящего из двух сосудов. В том, что помещался выше, действительно, закончилась вода. Вся она вытекла в нижний через небольшое отверстие.
– Но я еще не закончила.
Усталая женщина средних лет стояла перед
– Достаточно, – отмахнулся судья.
Его толстый, расплывающийся в стороны зад едва помещался на деревянном сидении. Над головой жреца был натянут тент. Худенький служка в одной только повязке вокруг бедер размеренно обмахивал служителя закона опахалом из страусовых перьев.
– Мне все понятно. Твой муж без твоего согласия заложил принадлежащее тебе имущество в виде земельного надела, а деньги проиграл на петушиных боях, чему есть свидетели. Первое. За кражу оштрафовать мужа в двойном размере от похищенного, а если он не сможет выплатить все и сразу, отдать его заявительнице во временное рабство. Мужчину пока не клеймить. Просьбу о разводе удовлетворить. Если через три года преступник не отработает украденное, можешь продать его. Второе. За незаконные ставки – четыре удара плетью. Третье. Возможно ты, женщина, решишь простить его. Так часто случается. Но ты сможешь вновь сочетаться с ним браком, не раньше, чем долг будет погашен. Таков закон. Это все.
Судья ударил небольшим жезлом по стоявшему сбоку от него бронзовому щиту. Стражник взял мужчину под локоть и потянул в сторону стоящих на краю площади клеток. Женщина медленно двинулась за ними. Капли пота, как по сигналу распорядителя соревнований, одна за другой устремились к подбородку, оставляя на пыльных щеках влажные серые бороздки.
– Следующий, – устало произнес жрец правосудия. Служка отставил в сторону веер и бросился менять сосуды местами.
На раскаленные, пахнущие асфальтом плиты вытолкали щуплого махаута. Судья заглянул в табличку, которую ему поднесли. Глина еще не успела просохнуть, и пухлые пальцы законника оставили на ней неглубокие вмятины.
– Двойное убийство, – также вяло и монотонно провозгласил он, – обвиняемый задержан представителями властей на месте преступления. Орудие убийства – нож в форме отточенного по внешней кромке кольца – прилагается. Интересная вещица. Первый раз такую вижу.
Толстяк опасливо, одним пальчиком потрогал поднесенное ему служкой на подносе кольцо из светло–серого металла. Оно было покрыто сгустками запекшейся крови.
– Ты признаешь свою вину? – обратился служитель правосудия к махауту.
– Он ничего не понимает, так как не знает языка, – выкрикнул кто–то из толпы.
– Ты хочешь сказать слово в защиту обвиняемого, Катран? – обратился судья к кричавшему. –
– Меня наняли его друзья, – ответил возмутитель спокойствия и вышел вперед.
Те, кто присутствовал на суде впервые, с удивление уставились на защитника, внешне больше похожего на матерого шулера. Завсегдатаям судебных заседаний он был прекрасно знаком. Катран – прохиндей неопределенного возраста – каждый день ошивался на самой площади и возле нее в те часы, когда тут слушались дела. Законы он выучил назубок и зарабатывал на жизнь, предлагая свои услуги убитым горем родственникам тех, кому предстояло предстать перед судом.
– Здесь дело ясное, есть свидетели, – потирая запачканные глиной пальцы, произнес судья, – парня не спасти. Но пока не истекло время, отведенное на это дело, я, так и быть, выслушаю тебя.
– Этот человек ни в чем не виновен, – начал Катран, – он бедный погонщик животных и приехал сюда по приглашению властей.
– Пастух? – уточнил судья.
– Погонщик слонов, ваша справедливость.
– То есть воин? И он воспользовался своим умением убивать в мирное время в черте великого города, будучи, вероятно, уверенным в своей безнаказанности!?
– Он никого не убивал. Напротив – он сам жертва нападения и неоправданного насилия. Драка была спровоцирована! Да–да! И я это докажу. Двоих убитых все знали. Кличи – Копыто и Ганзи. Ранее они трижды были судимы за драки. И каждый раз, замечу, их противники получали увечья. Об этом есть записи в архивах. Я сам, помню, их однажды защищал и, признаться, призывал остепениться, но, как теперь ясно, они меня не послушались.
– Довольно! – повысил голос судья. – Мы тратим время попусту. Убийство карается смертью. Прошлые заслуги преступника и его жертв рассматриваться не могут. И если в каждой драке ее участники будут пускать в ход оружие, тем более такое опасное, то скоро в Вавилоне не останется мужского населения.
– Есть еще смягчающие обстоятельства, – произнес защитник, – погибшие были изрядно пьяны. Я нашел свидетелей, которые могут это подтвердить.
– Эка невидаль, – скептически усмехнулся судья, – а обвиняемый, значит, был трезв?
– Так и есть, ваше беспристрастие. Во–первых, все происходило в месте, где не подают вина. А во–вторых, он принадлежит к касте, не знаю как правильно это будет по–нашему – что–то вроде сословия у людей или породы у животных, которой нельзя употреблять спиртное. У него на родине за нарушение этого запрета заливают в рот кипящее вино.
– Откуда ты знаешь то о чем, рассказываешь? – растянулся в довольной улыбке судья, которого позабавила мысль о подобном наказании.
– Мне рассказали об этом друзья обвиняемого. Они, конечно, лица заинтересованные, но я собираюсь побывать в порту и найти других, кто сможет это подтвердить. Прошу только отложить рассмотрение дела.
Махаут вертел головой из стороны в сторону, глядя то на судью, то на непонятно откуда взявшегося защитника. В наступившей внезапно тишине всем вдруг стало понятно, что прения чрезмерно затянулись: не слышно было журчания падающей воды. Верхний сосуд давно опустел.