Последний полет «Ангела»
Шрифт:
Боевая судьба ее, словно бы проверив девушку на самом тяжелом, была к ней благосклонной: она воевала удачно, а когда дела на фронте пошли получше, части Советской Армии перешли в наступление и погнали оккупантов к границе, Ганночку отправили в наш тыл, она сдала экзамены за среднюю школу и поступила в медицинский институт. Там и дождалась первого письма от брата своего Егора, для которого война продолжалась.
ВСТРЕЧА, КОТОРАЯ ДОЛЖНА БЫЛА СОСТОЯТЬСЯ
Письма
Вот и Ганс оказался из такой породы людей, хотя живет в другой среде, в стране, где сегодня не так уж редко можно встретить свастику. Когда Алексею хотелось представить, как выглядел ефрейтор Вилли из сорок пятого года, тот почему-то казался ему похожим на Ганса. Наверное, все честные люди похожи друг на друга. И если сталкиваются с ненавистью — объединяются, чтобы преградить ей дорогу. Алексею земля иногда представлялась в виде огромного-огромного, без конца и края, поля, на котором много доброго сделано руками и умом миллионов людей. Но, когда-то, очень давно, вдруг пошел гулять по этому полю коричневый чертополох. Его вырубили, да не дорубили, корешки кое-где остались, и, если их окончательно не выкорчевать — могут дать они новые побеги, разрастутся, заполнят поле, высосут из него все соки и силы.
Алексей гнал прочь от себя эти видения, но избавиться от них не мог, слишком горестным было то, что виделось за строками документов о расправах карателей, за словами очевидцев, уцелевших в те страшные дни.
Целые заросли коричневых колючек, и цветы на них гнилые, это не цветы даже, а плесень, пожирающая все живое.
Он однажды рассказал об этом неотступном видении Гере, ему надо было с кем-то поделиться своими мыслями, а Гера за последние месяцы стала ему, как это ни было для него странно, близким человеком.
Гера вообще как-то неожиданно изменилась: меньше стала «пылить», то есть вспыхивать по пустякам, иногда, разговаривая с Алексеем, вдруг замолкала. Домой к себе Алексея она больше не приглашала. Однажды равнодушно сообщила, что у мамы в универмаге была ревизия, все обошлось благополучно, полный ажур.
— Вот видишь, — обрадовался Алексей.
— Вижу впереди кошмары и катастрофы, — с болью сказала Гера. — Вот так-то, мой дорогой сыщик. Сейчас только затишье…
Она тихо, с грустью напела:
Не терплю тишины, В ней печаль и тоска, Звуки траурных маршей И слякоть ненастья. Поди прочь, тишина, Уходи! Еще светит звезда Моего ненадежного счастья…— Слова и музыка мои, — как обычно, прокомментировала девушка.
— Чего это ты такая? — наконец заметил Алексей ее душевную неустроенность.
— Пора взрослеть и… умнеть, — неопределенно ответила она.
Вскоре Ганс прислал обстоятельное письмо. В нем он рассказал о двух своих встречах… с Ирмой Раабе.
«В предыдущем письме я тебе сообщил, — писал Ганс, — что на нашу демонстрацию напали молодые неонацисты и командовала ими твоя «знакомая» по Парижу Ирма Раабе. Выяснил я это следующим образом…»
Отлежавшись немного после потасовки, Ганс вместе со своими друзьями решил выяснить, кто же все-таки была та белокурая истеричка, которая так решительно предводительствовала у «коричневых». Особого труда это не составило — молодые наци проводили сборища открыто, у них были излюбленные пивные и дискотеки. Вскоре Гансу назвали имя — Ирма Раабе. Он тут же вспомнил рассказ Алексея о стычке на парижской улице — в газетной заметке по этому поводу тоже речь шла об Ирме Раабе. Оба происшествия были окрашены в «коричневые» тона. Но, писал Ганс, ему и в голову не могло прийти, что может существовать связь между этой Ирмой и той, которая писала письма капитану Адабашу. Ведь какая толща времени разделила их! А мы, философствовал Ганс, склонны мыслить очень определенно: прошлое есть прошлое, хранилище воспоминаний.
Но в любом случае следовало познакомиться с этой воинственной неонацисткой.
В толстенном гроссбухе, прикованном цепью к телефону-автомату, фамилия Раабе повторялась несколько десятков раз. Звонить из автомата не было смысла, это заняло бы уйму времени. Ганс вспомнил, что в их студенческой библиотеке есть такой же справочник. Он умолил огненно-рыжую девицу-библиотекаря выдать ему полупудовую книжицу на один вечер.
— Звони, — сказала девица, которую он предусмотрительно одарил пачкой сигарет, — вызванивай свое счастье.
Она строила глазки — пока безуспешно — уже нескольким поколениям студентов. Ганс попробовал затолкать справочник в брезентовую сумку — он не вмещался.
— Загадаю на наш будущий совместный вечер, — сказал он.
— Каким образом?
— Здесь сотни две абонентов с нужной мне фамилией. Если повезет и я не перевалю через первую десятку…
— Считай, что я уже выбрала столик в ресторанчике «Ты и я».
С этим напутствием Ганс в своей комнатенке придвинул поудобнее телефон. «Посмотрим, — пробормотал он, — улыбнется ли рюмка коньяка этой рыжей караульщице книг». Девушка заработала свой ужин: после нескольких бесплодных звонков (дважды его даже грубо обругали) он неожиданно услышал:
— Господина полковника фон Раабе нет дома. Назовите себя — полковник узнает о вашем звонке. Сейчас он находится на собрании ветеранов.
— Где-где? — растерянно переспросил Ганс.
— Господина полковника фон Раабе нет дома… — вновь услышал бесстрастное и понял, что общается с автоответчиком.
Это не могло быть совпадением: Раабе — полковник, к тому же «ветеран».
Он позвонил снова через час — трубку взяла девушка.
— Ирма Раабе? — спросил Ганс.