Последний полет «Жар-птицы»
Шрифт:
Приблизительно в то же самое время летчик-испытатель Александр Пыльный напал на академика Руденко в коридоре, когда тот шел к своей дочери, чтобы сдать кровь, которая была необходима для операции. Пыльный пытался его задушить полотенцем. От смерти академика спас журналист Андрей Непогода, который в этот момент поднимался к академику, чтобы помочь ему дойти до лифта.
Утром на территории открытой площадки Петляковского музея авиации обнаружено два трупа — директора музея Печникова и начальника технической службы корпорации “ЖАРР” Евгения Журавлева. Причина смерти Журавлева — огнестрельное ранение. Извлеченная пуля указывает на то, что выстрел, предположительно, был произведен из того же ствола, из которого была убита девочка в машине Пыльного. Причина смерти Печникова — удушение угарным газом, который возник в результате пожара. Печников пытался самостоятельно потушить огонь, который охватил открытую площадку музея. Сгорела часть экспонатов, в том числе редкие…»
«Н-да, — думал Огородник, глядя на длинный список событий. Мысли скакали по строчкам. — Ну и где теперь этот злоумышленник? Что это была за ведьма? Почему произошли нападения на узбеков? Как Рассека, стреляя в воздух, мог попасть в Марию Руденко? Почему Пыльный набросился на Руденко? Посттравматический синдром? Сошел с ума, что ли, от горя по убитой девочке? Где была охрана академика? Ведь он, как-никак, находится под следствием? Вообще, кто за всем этим стоит? Будут ли другие жертвы? Кто поджег музей?
Взгляд Огородника уперся в нижнюю часть листа, туда, где был приведен список уничтоженных экспонатов музея.
— При чем здесь вообще это сборище металлолома? — произнес он вслух. — И что теперь с этим делать? Можно сказать, что от музея осталась только площадка, да еще один самолет чудом уцелел «МиГ-21». И как только так получилось? Да, уж. Спокойной пенсии мне теперь точно не видать как своих ушей».
Додумать эту мысль Огородник не успел. В дверь постучали, и дежурный по городу просунул голову в дверной проем.
— Разрешите, Михал Георгич?
— Что еще на мою голову?
— Колов к вам приехал. Пустить?
— Колов? Сам? О, как! — удивленно переспросил Огородник и посмотрел на часы. Ему уже надо было выходить, чтобы успеть на встречу с Солодовниковым, но и послушать, что собирается ему сказать Колов, было необходимо, поэтому он махнул головой. — Да, пусть пройдет.
Когда Василий Федорович Колов вошел в кабинет Огородника, тот встал и пошел ему навстречу с раскрытой для приветствия ладонью.
— Доброе утро, Василий Федорович!
Огородник пожал руку полковника Колова и почувствовал, что ладонь милиционера влажная. «Нервничает!» Огородник указал на стул.
— Проходите, присаживайтесь. Чаю хотите?
Колов отмахнулся.
— Какой там чай, Михаил Георгиевич, я знаю, что у вас мало времени, поэтому сразу перейду к делу.
— Я вас внимательно слушаю.
— Думаю, мне не стоит вам объяснять, что ночные события нам всем могут выйти боком?
Огородник сохранил невозмутимое лицо. Он явно не спешил с ответом, но Колову, по-видимому, он был и не нужен. Колов продолжил:
— Поэтому я предлагаю объединить наши усилия.
Огородник остался невозмутимым.
— Что Вы имеете в виду?
— Я знаю, что мой визит неожиданный для Вас, но не в этом дело.
Колов прошелся по кабинету.
— Вам скоро на пенсию. Так? Вы имеете некоторое отношение к бизнесу по растаможке автомобилей на аэродроме. Если проверка выявит нарушения и закроет аэродром, бизнесу конец.
— Ну, допустим, — Огородник выдавил из себя фразу. — И что дальше?
— А то, что и меня не оставят на своем месте, если станет понятно, что я не контролирую ситуацию в своем городе.
— А вы контролируете? — Огородник не выдержал и съязвил, но Колов не отреагировал на этот выпад.
— Сейчас, по видимому, никто не контролирует, именно поэтому я предлагаю найти «козла отпущения» и повесить все грехи на него.
— Ну и кто может быть этим козлом, по вашему мнению?
— Печников, директор музея.
Огороднику с трудом удалось подавить в себе волну удивления и остаться невозмутимым.
— А почему именно он?
— Ну, а чем Вам его кандидатура не нравится? Для Ваших целей — раскрытия шпионской сети — самая подходящая. С одной стороны, скромный работник культуры, а с другой — всегда имеет доступ к секретной информации. Ведь музей-то у него не краеведческий, а авиационный. У него были частыми посетителями и президент, и министры, и авиаконструкторы, и летчики. Играя на тщеславии и обещании увековечить память, легко можно выведывать любую информацию.
«Хм, — подумал Огородник, — и почему я сразу об этом не догадался?» Вслух же произнес:
— Ну, а вам-то что от этого?
— А вы мне поможете закрыть дело о Черткове, Иванове и вот теперь о Журавлеве.
Огородников не выдержал.
— Что за бред Вы несете? Как такое возможно? Не забывайте еще и девочку?
Колов закивал головой.
— Да — да, и девочки.
Огородников снова отрицательно замотал головой.
— Это не возможно.
— Почему?
— А кто убил Печникова?
— Печников пытался скрыть следы преступления, так же как и в случае с Чертковым, и не рассчитал силы. Угорел.
Огородник с шумом выдохнул.
— Н-да, не ожидал я от вас такого.
Он отвернулся от Колова, посмотрел на портрет Дзержинского на стене. Железный Феликс был как всегда суров и молчалив.
«А ведь он не шутит, — начал соображать Огородник. — И все правильно рассчитал. Мой кабинет — это единственное место в городе, где можно говорить открыто. Пришел налегке. Одет в летнюю форму, чтобы показать, что тоже не пишет разговор. Кстати, моя версия о том, что Руденко и его контора есть агенты иностранной разведки, также вполне укладывается в схему, предложенную Коловым. Можно попробовать сыграть в предложенную Коловым игру. Но соглашаться сразу не надо. У него своя свадьба, а у меня своя!»
— Ну, что, — Огородник посмотрел на часы. — Будем считать вашу версию рабочей и основной.
Колов сначала посмотрел на Огородника удивленно. Вообще-то, он ожидал другого ответа. Что-то типа «пусть Печников будет козлом отпущения», но потом сообразил. В сущности, то, что сказал Огородник, тоже означает согласие. Колов с облегчением выдохнул.
— Значит, будем ее разрабатывать и предлагать вышестоящим органам.
— Так точно.
Огородник еще раз посмотрел на часы.
— А теперь прошу меня извинить. Мне надо идти.