Последний пророк

Каменецкий Александр Маркович

— Я ничего такого не говорил!

— Тем не менее.

— А в чем проблема? Кто он такой, этот мсье Курбан? Капитан глянул на меня с вызывающим недоверием.

— В какую игру вы с нами хотите сыграть?

О Господи! Неужели они все посходили здесь с ума? Или за то, чтобы найти наши документы и деньги, я тоже должен давать взятку? Но деньги-то украли! Ничего себе, курорт… С таким же успехом можно ездить отдыхать в Колумбию.

— Мсье Мохаммед Курбан убит, — сказал капитан. — Взорван в собственной машине. Как здесь говорят, ему спели хаддута.

— Что это значит?

— Хаддута? — Он недобро прищурился. — На жаргоне террористов — «взрывное устройство». А буквальный перевод — «сказка, которую рассказывают на ночь

маленьким детям». Мы подозреваем заказное убийство. Руководство Национальной службы безопасности специальным циркуляром объявило расследование этого преступления делом государственной важности. Поэтому мы вынуждены вас задержать до выяснения всех обстоятельств.

Влипли! Я перевел новости жене. Она сгребла дочь в охапку и смотрела на меня с ужасом. Вот так и забывай талисманы… Я проклинал себя за эту поездку. Больше Машка в хореографическую школу не пойдет. Сожгу поганую богадельню к чертовой матери. Если мы вообще когда-нибудь выберемся отсюда.

— Требую встречи с российским консулом, — сказал я второй раз за день. — Требую немедленно. Вы не имеете права отказать мне.

Капитан пожал плечами:

— Хорошо. Вот телефон, звоните.

— Номер?

— Пожалуйста. — Порылся в справочнике, протянул мне листок с номером. — Только говорить вам придется по-английски. Иначе я прерву связь.

— Да, согласен, согласен!

На том конце провода (слышимость была омерзительная) сонный женский голос произнес «алло». Пяти минут разговора хватило, чтобы возненавидеть родную страну. Если я не стою на консульском учете и не имею документов, помочь они ничем не могут. Обещали дать запрос в Москву. Обещали проинформировать о результатах запроса. Адвоката консульство не предоставляет. И вообще, намекнула барышня, если вы в полиции, значит, нарушили закон. Согласно международному праву, следствие и суд будут осуществляться на территории того государства, где совершено преступление или правонарушение. Чтоб ты сдохла, сука!

— Вы все поняли? — инквизиторским тоном полюбопытствовал капитан.

— Более чем, — замогильно ответил я.

— Теперь расскажите всю правду.

— Мне нечего рассказывать! Поймите, нечего!

— Хорошо. — Капитан был пока еще миролюбив. — Посмотрите на эти снимки. Кто-нибудь вам знаком?

Он разложил передо мною веером дюжину фотокарточек: бородатые люди в чалмах со злобными физиономиями. Совершенно отпетые. Но одно лицо показалось действительно знакомым.

— Это полевой командир Хаттаб, — сказал я, указывая пальцем на снимок.

— Откуда вы его знаете? — удивился доблестный капитан.

— Часто показывали в русских «Новостях». По ти-ви.

— А этот? Этот? Этот?

— Остальных не припоминаю, извините. А кто они?

— Могли бы и сами догадаться. Террористы-фанатики, которых разыскивает Интерпол. Вы точно никого не узнаете? Взгляните еще раз, внимательно.

— Нет. Нет.

— Хорошо, допустим. — Он помолчал. — Хотите, мы заключим с вами небольшой договор?

— Насчет чего? — насторожился я.

— Вы расскажете правду, и я сделаю так, что вы с семьей окажетесь сегодня же ночью на территории российского консульства. В противном случае при обыске в ваших вещах случайно найдут пакетик с двумя-тремя граммами героина. Этого достаточно, чтобы упечь вас за решетку на четверть века. Сколько вам потребуется времени для размышлений?

— Нисколько, — сказал я.

— Итак?

— Мы прибыли сюда, чтобы убить вашего президента, его жену, детей, министра внутренних дел, разогнать парламент и сделать коммунистическую революцию. Мы — агенты Фиделя Кастро. В частности, я его сын. Вас устраивает мое признание?

Капитан рассмеялся:

— Я рад, что в самые сложные минуты жизни вы сохраняете чувство юмора.

Он нажал под столом какую-то кнопку, и в кабинет вошли двое в униформе, с пистолетами и дубинками. Отдал приказ по-арабски. Нас повели в камеру.

Мой

директор школы любил говорить, что если я не исправлюсь, то рано или поздно попаду за решетку. Так оно и случилось. То была еще не тюрьма, конечно, хотя в Лефортове намного уютнее, верьте мне на слово. Представьте себе подвал, длинный коридор. Те, кто строил полицейский участок, сделали это на совесть. Французы вообще разбираются в тюрьмах, одна их Бастилия чего стоит. В подвал ведут скользкие, как положено, сырые ступени. Потом коридор — потолок едва не касается макушки. Метров двадцать длина, ширина — около двух, может, чуть меньше. Пол выложен аккуратно подогнанными бетонными плитками. Под потолком, в начале и в конце коридора, горят тусклые электрические лампы, забранные железными прутьями. Из-за этих прутьев на полу лежат пятна полосатого света. Дверь в начале коридора не решетчатая, а деревянная. Из толстенных досок, схваченных металлическими полосами. Кажется, присутствовали еще крупные ржавые головки заклепок. Дверь запирается на два могучих засова, сверху и снизу. Верхний засов — гнутый ломик в петлях, замок ему не положен. Нижний — классический амбарный, с таким же замком. Замок напоминал кинореквизит, но оказался настоящим. Дужка — толщиной в мой большой палец. Запирался и отпирался антикварным длинным ключом с узорчатыми зазубринами на конце. Сделано было, еще раз повторю, все на совесть, с уважением к традициям. С противоположной стороны в коридор вела обыкновенная решетчатая дверь, по виду довольно новая. Притом, я после обратил внимание, через нашу дверь, деревянную, вводили только заключенных. Полицейские и обслуга входили с другой стороны. И еще я подозреваю, что наш каземат — не единственный. Позже мне сказали, что город стоит на древних катакомбах. Их начали рыть еще финикийцы, продолжили римляне, затем арабы и так далее, до наших дней. Короче говоря, при желании здесь можно было обустроить шикарную подземную тюрьму. Целый ГУЛАГ, при желании. Просто грех не воспользоваться.

Камеры расположены по обе стороны коридора. Камера: помещение примерно три на три метра, отделенное от коридора толстыми прутьями решетки. Прутья установлены вертикально. Расстояние между ними — сантиметров пятнадцать — двадцать. Вход сбоку: решетчатая дверь в стене и еще одна, ведущая в камеру. Похоже на вольер в зоопарке. Если ты захочешь сбежать, придется открыть два замка, а не один, только тогда попадешь в коридор. Наша камера — третья от начала. Первые две были пусты, в камере напротив копошились двое бродяг. Сопровождавший нас безразличный полицейский попросил не нарушать порядок. В руке держал большую связку ключей. Тюремщик Монте-Кристо.

Куб душного пространства, решетка, в углу — вонючее ведро, накрытое прямоугольной доской. Больше ничего. На элементарные нары я даже не надеялся. В книгах и фильмах заключенным бросали гнилую солому, чтобы лежать. Никакой соломы. Холодный и влажный бетонный пол. Даже сидеть на нем опасно, почек у человека всего две. Свет — только в коридоре. По разреженной темноте можно догадаться, что где-то существует электричество. Состав воздуха: представьте себе ночь в бесплатном общественном туалете. Температура, несмотря на подвал, близка к тридцати градусам. Чем это объяснить, не знаю.

(Здесь хочу сказать доброе слово хозяевам Лефортовского замка: ребята, у вас отличный пятизвездочный отель! Так держать! Единственная просьба: избавьте меня от проклятого радио. Выключите его!)

Сняв с себя и с Тани кое-какие вещи, я организовал нечто вроде лежбища. По крайней мере мы смогли уложить дочку. Свернулась тугим клубком, прижавшись к матери. Спросила:

— Пап, за что нас посадили?

— Не знаю, — ответил сквозь зубы.

Жену била крупная дрожь. Тряслась, ушибаясь затылком о стену. Я пытался ей что-то сказать, но Таня не реагировала: шок. Пройдет, подумал я. Обычно шок сменяется глубокой апатией. Лучше бы им сейчас заснуть, Тане с девочкой. Если удастся.