Последний шанс
Шрифт:
— Джек? Ты там?
Рэйн. Я бы предпочел, чтобы это был любой другой человек.
Я делаю ещё один глубокий вдох, после чего разворачиваюсь и открываю дверь.
— Тебе не понравилось, — говорит она.
Я барабаню пальцами по косяку. Рэйн уперла руки в бёдра, и у неё сейчас такое лицо, которое не должно мне нравиться, но оно определённо мне нравится.
— Ты когда-нибудь слышала о Сердитом Коте14? — спрашиваю я.
Она прищуривает глаза.
— Да. А что?
— Ты сейчас похожа на него.
Она смотрит на меня в ответ, даже не улыбнувшись.
— Это твой паб. Если тебе не понравилось, я всё поменяю. Ты можешь сказать мне правду.
— Дело не в этом, — говорю я. Она приподнимает брови, и я добавляю: — Я… не знаю, что думать об этом.
Она всматривается в моё лицо. Она опять закусила нижнюю губу, и, ради всего святого, почему я опять смотрю на её губы?
— Ты выглядишь так, словно тебе нехорошо, — говорит она, наконец.
— Мне нехорошо, — говорю я.
Не знаю, говорим ли мы об одном и том же? Не знаю, понимает ли она, что всё дело в ОКР? Часть меня надеется, что понимает. А другая часть надеется, что она решила, что у меня болит голова или что-то такое. Что она подумает, если узнает, в чём состоят мои навязчивые мысли? Я говорил о них лишь вскользь. Что если они её напугают? И не подумает ли она, что я действительно способен совершить те вещи, что возникают у меня в голове?
Я отвожу взгляд, не зная, что сказать. Я чувствую себя взвинченным и в то же время подавленным, словно страх насел на мою грудь. И, конечно же, эти мысли. Они всё крутятся, и крутятся, и крутятся у меня в голове.
Через пару мгновений Рэйн говорит:
— Ты бы не хотел выйти отсюда и недолго посидеть со мной за столом? Мне бы не помешала помощь. Нужно придумать идеи для викторины на следующей неделе.
Нет. Думаю, что нет. Это последнее, чего бы мне сейчас хотелось. Но ведь я должен уметь преодолевать дискомфорт, и Рэйн должна это знать. И я благодарен ей за то, что она не делает из этого проблемы. Так гораздо проще.
— Хорошо, — говорю я. — Конечно.
— Отлично.
Когда она начинает идти, я следую за ней. Я стараюсь не смотреть в сторону ножей, пока мы идём по кухне в сторону барной стойки, где Рэйн берёт ручку и пачку стикеров из-за кассы. Мысли всё появляются у меня в голове, но я говорю себе, что это всего лишь мысли. Это неправда. Они ничего не значат.
Рэйн останавливается у небольшого столика, который как будто спрятан в углу основного зала. Я сажусь напротив, а она кладёт стикеры и ручку напротив меня.
— Зачем это? — спрашиваю я.
— Я хочу оригинальный рисунок Джека Данна. Я ведь подумываю сделать татуировку.
— О, серьёзно?
Я беру ручку, кручу её в руке, стараясь не обращать внимания на ОКР, когда оно предлагает мне различные способы поранить себя с её помощью.
— И как ты планируешь это сделать? Зайдёшь в тату-салон, дашь бедному татуировщику стикер и скажешь: "Я хочу вот это"?
— Нет, — говорит она. — Я собираюсь
— Не думаю, — говорю я, хотя уже начал рисовать жука.
Мы замолкаем. Я рисую на стикере, а Рэйн что-то набирает на телефоне, периодически спрашивая мое мнение о темах для викторины. Я поднимаю глаза каждые пару минут и заставляю себя посмотреть на стены и на людей, которые нас окружают. Когда навязчивые мысли приходят ко мне, я с ними не спорю.
"Да, вы правы. Я жестокий убийца", — говорю я им.
Я продолжаю рисовать, чтобы мои пальцы были чем-то заняты, а не стучали по столу. Каждый раз, когда мне хочется мысленно произнести "хватит", я задаю Рэйн какой-нибудь вопрос. Тревога не уменьшается, но где-то через полчаса я привыкаю к ней. Я решаю, что мне нравятся изменения, которые сделала Рэйн. Вообще-то, они мне очень нравятся. Стены заполнены вещами, но это не создаёт хаоса. Они яркие, интересные и совсем не безжизненные.
Когда я заканчиваю рисовать жука, я наклеиваю стикер на стол между нами. Она берёт его и начинает пристально рассматривать.
— Идеально.
Она наклеивает его на стол рядом со своим телефоном, и мы снова замолкаем. Я рисую Себастьяна с его игрушечным батоном на верхнем стикере, после чего перехожу к следующему стикеру и так далее. Когда я бросаю взгляд на Рэйн, я вижу, что она разглядывает жука, которого я для неё нарисовал. Я продолжаю рисовать, но краем глаза поглядываю на Рэйн, которая осматривает паб, а затем снова глядит на рисунок у себя в руках.
— Твои работы по-настоящему красивые, Джек. Они заставляют людей останавливаться и разглядывать их, — говорит она.
Я начинаю смеяться.
— А кто сказал, что они останавливаются, потому что картины красивые? Может быть, их шокирует то, насколько они ужасные?
— Ты ведь так не думаешь.
Она права. Я так не думаю. Мне нравятся мои работы. Иначе я бы не стал набивать их на людей на всю жизнь. Но мне проще притвориться, что мои работы отстойные, чем думать о том, как у меня это отняли.
— Красота субъективна, — говорю я.
— Да. Но это не значит, что её не существует.
— Почему ты не стала врачом? — говорю я. — Я давно хотел спросить, но мне не хочется, чтобы ты решила, что я принижаю твою работу. Путешествовать по миру и играть музыку это действительно классно. Но мне просто интересно…
— Зачем я вообще проучилась половину срока в медицинской школе, если собиралась отчислиться и стать уличным музыкантом?
— Я как раз не хотел, чтобы ты это подумала.
— Расслабься, Джек, — говорит она. — Я знаю, что ты не имел этого в виду.
— Хорошо. Потому что это правда.
Она вздыхает.
— Наверное, я предпочла создавать красоту, а не спасать жизни. Такая вот я эгоистка.
Она улыбается, но в её улыбке проглядывает грусть.
— Ты не такая, — говорю я.