Последний сон Андрея Лыкова

Лепота Николай

Они не спали почти до утра, разговаривали, много целовались, нежность и покой, казалось, навсегда вернулись к ним. И вот вместо благости, умиротворения на сердце слякоть.

Андрей глянул за окно: дождь, низкие, провисающие до крыш тучи. Льет с бетонного козырька… Нет, не в этом дело. Когда все хорошо, дождь придает жилищу уют. Тепло, сухо, надежно…

Лена, с растерянной улыбкой рассказала коротко о ночных видениях Солохиной,

таких забавных – там, за этой дверью, в начале совсем другого дня, и совсем не интересных сейчас.

– Великий немой заговорил, – сказала Лена, садясь на край кровати. Чтобы не лицо в лицо. – Представляешь, не обошлась одними наблюдениями, хотя через плечо и заглядывала. Издалека, издалека стала вначале о своем рассказывать, а потом и прямо спросила. На моей памяти – первый раз.

На глаза Лены набежали слезы. Всего несколько минут назад она представляла, как все это развеселит Андрея, что он обязательно скажет что-нибудь смешное.

– И что же спросил этот Зоркий Сокол?

Андрей подсел повыше, заложив подушку под поясницу, и обнял Лену за плечи.

Слезы выкатились уже на ресницы. Но она не хотела им уступать, раскрывала глаза пошире, чтобы они остались на месте, не выползли на щеки, и посмеивалась:

– Говорит, что это у вас тут ночью было? Будто, река по лесу текла. И «ветер люто выл… Ветки так и гнул!» Ветер!.. «Это что ж, Леночка,– говорит,– кино такое смотрели что ли?» Я не могла доказать, что ровным счетом ничего не было. Не рассказывать же ей… Да мы вроде бы тихо. Без ветра… А потом только разговаривали…

Помолчала, и, не дождавшись ответа, задумчиво, уже не стараясь смеяться, заметила:

– Про кино она – так, для текста. Посмотреть, что я на это скажу. Надумала что-то свое. Интересно – что?

Андрей молчал.

– Не будь тебя дома, она бы, наверное, в комнату попросилась, поискать – не осталась ли где тина на ковре?

Андрей хмыкнул и спросил, наконец, озадаченно:

– Значит, она слышала, как по комнате течет река?

– Ну да, у нас по комнате. Представляешь? Ночью.

– А во сколько мы уснули?

– Да уже, наверное, после четырех.

– Стало быть, не ночью, а ближе к утру.

Лена ничего не могла понять:

– Что ближе к утру?

– Ветер и, правда, был сильным, – сказал Андрей, глядя ей в лицо.

Видно было, что он не шутит и что имеет в виду не ветер за окном. Этот ветер завывал где-то Там.

Лене стало не

по себе. Страшно: как Ириша могла почуять этот ветер через стену? И если бы только через стену. И горько: этот ветер унес Андрея. А ее оставил. Ей нет дороги в его мир. Он только его. Или не только?

И унес тот ветер сладкие волны, гулявшие ночью по ее телу от малейшего прикосновения его пальцев, таких нежных, невесомо скользивших по спине и груди, от чего дрожало в животе, и сама собой выгибалась спина. И ничего хорошего не принес взамен. Пустота.

Уснули они не скоро. Счастливые. Засыпая, Лена слышала щекочущие ухо слова, но не понимала их. Они казались ей большими желто-красными листьями, срывающимися с осин в первые дни октября. И снился ей яркий разукрашенный осенью лес. Она летела среди крон и чувствовала под собой негу уходящей в небеса жизни лесов и полей. Видела отблеск прощальной пестроты земли, который все таял и таял, готовый уступить место белым рассыпчатым снам зимы. За лесом, далеко-далеко, поблескивала тускло река.

Как это было хо-ро-шо…

Андрей думал о другом, его удивил рассказ соседки, поразило прямо-таки звериное чутье, способность проникать в неведомое и невидимое. Но это было не главным. Пришло другое: грусть. Светлая, ни на что не похожая, явившаяся на смену первому ощущению утраты, возникшему сразу после сна.

Ах, какая грусть! Видимо, так грустят птицы перед отлетом, когда чертят и чертят небо, кричат о чем-то им одном ведомом, рассевшись на верхушки тополей. А, может, и они не знают значения своего крика, выражающего что-то вечное, скорбь по невозможному безмятежному счастью. Даже птицы, вольно парящие в небе, не знают полной свободы и улетают не потому, что хотят, а потому, что не могут иначе.

Есть в их крике много печального, впрочем, нет истиной тоски. За грустью слышится другое – ожидание новых далей, иной земли. Она далеко, она другая, но она есть. И об этом знают даже те из них, которые только этим летом народились на свет.

Лена видела, что муж как-то тих по-особенному. Вместо тяжелого, полного боли взгляда, с которым столкнулась она утром, на лице его светилась легкая почти незаметная улыбка. Андрей во время завтрака замирал вдруг, ткнув вилкой в тарелку, и смотрел подолгу в окно, на нее, глаза его влажно поблескивали, были теплы и туманно далеки. Казалось, он грезит наяву.

Конец ознакомительного фрагмента.