Последний властитель Крыма (сборник)
Шрифт:
– Что, что… Дежурный наряд отправил, тряхнули в сумке у него песочек…
– Много?
– Граммов сто, может, пятьдесят, я не взвешивал.
– Кто стукнул?
– С автомата.
– С какого?
– От медухи.
– Не от ДК?
– Нет.
Главмент выпустил струю дыма и задумался. Дым сеялся в луче света, прилипал к шторам, собирался в форточку.
– Мужик звонил?
– Ну.
– Ну и ты что думаешь, этот рыжье брал?
– А может, вместе с Зубаткиным…
– А может, без Зубаткина?
– Может.
Главмент
– Значит, так, Саныч. Летуну – музыку на ноги (заковать в кандалы – устар.) и в СИЗО. В комендатуре – обыск, под утро, часов в пять.
– А с кем я его отправлю? Все наряды в ДК, ночь, сам знаешь, какая предстоит.
– С кем, говоришь? – Главмент призадумался и, сняв трубку телефона, накрутил диск.
– Алло, комендатура? – забасил он. – Коменданта дай… А, товарищ Зубаткин, здравия желаю! Это Сизов, начальник райотдела… Тут такое дело, товарищ майор… Конвойного нам не пришлете – барса одного в СИЗО отвезти надо… Да знаю, знаю, но барс-то этот – военный, летун, так что все законно… Опасный ли? Да вашим не привыкать. Дай бойца поопытней да машину, а я в долгу не останусь. Лады. Фамилия задержанного – Нефедов. Не-фе-дов. Да. Лейтенант. Лейтенант? – глянул он на сыскаря. Тот кивнул.
– Лейтенант. Ну бывай, майор…
– Сюда летуна, – скомандовал он оперу.
Нефедова притащили в кабинет. С его изуродованного лица капала кровь.
– Вот что, летчик, – главмент говорил тихо. – Не хочешь колоться – дело твое. Только сроку тебе сутки. Оттащим тебя сейчас в СИЗО, пока побудешь на сборке, а не поумнеешь – к вечеру кинем на пресс-хату или к правильным пацанам да скажем, что ты за мохнатый сейф (за изнасилование – блатной сленг) париться идешь, они тебя живо кукарекать научат…
Лейтенант молчал.
– Сечешь, летун?
Нефедов не ответил.
– Ну, дело твое. Подумай, парень, подумай. Стоит ли из-за этого рыжья весь срок под шконками париться да крыльями хлопать?
Нефедова увели.
– На обыск к воякам поеду сам. – Главмент смерил опера взглядом. – С тобой, естественно.
– Так что, Зубаткина на разговор не вызывать?
– А он нам уже все сказал. Это же он летчика вложил, или ты сомневаешься?
– Так-то да, но рыжье-то откуда?
– Эх, Саныч, а сам ты сколько раз вещдоки подбрасывал? Сам же говоришь – в ДК они вместе были…
– А не найдем рыжья?
– Найдем, – резко ответил шеф. – Раз мешочек подбросил, значит, и остальное тута. Не ушло рыжье из города, не на чем ему было уйти, ни одна машина через посты недосмотренной не прошла, тут оно, туточки…
– Ну, а когда найдем?
– Сам думай, опер… Нужен нам после этого майор? И кто тогда сосчитает, сколько мы рыжья нашли – сто килограммов или пятьдесят?
– Я понял.
– Вот и молодец. Со шконок упадет?
– Не знаю, не знаю и знать не хочу. Сначала мне рыжье найди, а потом и думай.
37,7
– Товарищ майор! Разрешите войти! Ефрейтор Серебряков по вашему приказанию прибыл!
– Вот что, ефрейтор… Получи оружие, два рожка, и отвезешь в Лебяжье лейтенанта одного. «Зебру» вызвал, за руль кого поопытней.
– Откуда его брать?
– Из ментовки. Фамилия – Нефедов.
И, глядя, как расширились глаза солдата, майор спросил:
– Ты что, боец? Нездоров?
29 градусов по Цельсию
Хитер был майор Зубаткин. С его хитростью где-нибудь в верхах, в Генштабе ли, в правительстве ли заседать – все предусмотрел. И знал, что Серебряков с Нефедовым закорешились.
А раз так, либо не довезет ефрейтор лейтенанта до Лебяжьего – отпустит, мол, сбежал.
И постреляет вверх, чтобы слышали.
А нет человека – и проблемы нет.
Либо – довезет, ну, а там, в Лебяжьем, любой в чем угодно признается, а доказательства – вот они, вещдоки, у вас, менты, на столе… А рыжье…
А золото, господа хорошие, уже в самолете. Уже салабоны перетащили мешки в ТУ-95 да ветошью прикрыли.
Лежат они теперь себе тихонько, незаметненько, а бомбардировщиков с атомным оружием на борту никто обыскивать не даст.
Москву запрашивать надо.
А это – день-два-три, вся неделя.
А за это время мы все, все перепрячем, да так надежно, что ни сыскарю, ни главменту и на голову не упадет, где искать…
Зубаткин нервно прошелся по кабинету. Знакомая дрожь грызла позвоночник, сладкой, нудной болью отзывалась в паху.
Майору нужна была баба.
Алкоголь его не расслаблял.
«Кого? – думал майор. – Клавдию? Ну на фиг. Не жену же? Нет, конечно». Он вспомнил Натаху-Комбайн.
«Пойду промнусь, – решил он, – сыскари все равно раньше утра не заявятся, время их известное, а я пока в ДК кого-нибудь отконтрапуплю…»
Он накинул плащ-палатку.
– Дневальный, – крикнул он, – я в штаб!
– Опергруппам, коли на разгоны будут подымать, – загнусавил солдат, – патроны выдавать?
– Действовать согласно обстановке, – отрезал комендант и вышел под нудный холодный осенний дождь пополам со снежной пылью с залива.
Шуга – ледяная крошка – ходуном ходила в волнах, враз ставших тяжелыми, маслянистыми, густыми и вязками, словно парафин.
Скрипел и качался фонарик, забранный в сетку, над гауптвахтой.
Майор оступился и провалился с трапика – настила над теплотрассой – в лужу.
«Ух, курвы, зубами загрызу! – распалял себя Зубаткин. – Бабу мне, бабу – и скорей…»
Звезды попрятались. Трапики жалобно скрипели и стонали.
И громко чавкала и хлюпала грязь там, где приходилось ступать по земле.