Последний выбор
Шрифт:
Меланта обняла хрупкие плечи Эли.
— Часть из них была уничтожена, остальные состарились и умерли сами. С тех пор наша численность жёстко контролировалась. Без мейди мы не можем зачать от соплеменника, а значит, каждый раз должны были получать аппликатор с генетическим материалом. И даже выбрать, чей это будет материал, не могли! Мы снова стали селекционной линией питомцев Эрзала. Домашними животными.
— И устроили революцию?
— Попытались. Я не знаю, что пошло не так, меня там не было.
— Зелёный говорит, с революциями всегда что-нибудь идёт не так.
— Мы хотели всего лишь сами выбирать, от кого иметь детей!
— Не нервничай
Очень странно и непривычно видеть Меланту расстроенной. Обычно она этакий фонтанчик позитива. Но, видимо, ничто человеческое кайлитам не чуждо.
— Да, Эли… — сказала она, помолчав. — Вот ещё что. Это, наверное, выходит за границы принятых тобой обязательств, и я не имею морального права просить…
— Чёрт, Мел, да говори ты уже всё разом! Не надо рубить хвост по частям!
— Эли, разденься, — внезапно скомандовала она.
Крошечная женщина скинула халатик и осталась голой.
— Видишь?
— Что именно?
— У неё обвисла грудь, появилась складочка на животе, кожа теряет упругость… — Меланта ущипнула Эли за бедро.
— Я, признаться, не рассматривал её достаточно тщательно, чтобы заметить разницу.
— Мужчины… Она стареет. Сева давал ей Вещество, но это было давно, и его действие закончилось. Если она выносит и родит, то вскоре просто умрёт, организм не вынесет нагрузки.
— Ты хочешь, чтобы я достал Вещество? — догадался я.
— Да, — просто кивнула Меланта.
— Ты знаешь, что сейчас это самая дефицитная субстанция в Мультиверсуме?
— Знаю. А ещё я знаю, что твоя рыжая любовь ближе всех к его источнику.
— Эй, мы просто партнёры.
— А я просто эмпатка, — засмеялась своим щекочущим смехом кайлитка. — Я не ревную, нет, но, как твоя жена, не могу не сказать — она тоже видит в тебе не только партнёра. Хотя, возможно, так же врёт себе, как ты… Люди очень смешно врут себе, мы так не умеем.
— Я не могу обещать…
— Я знаю. Но верю в тебя, ты везучий. А теперь, пока мы с Эли ещё не беременны…
И Меланта, весело хохоча, опрокинула меня на кровать.
В коридоре скачки — Маша, дочь Зелёного, верхом на лохматом серве. Нелепое существо отказывалось от имени, но дети были непреклонны — стало Енькой. Сокращение от енота, на которого оно немного похоже окрасом морды лица. Енька отказывается галопировать и сообщает, что «не предназначено для верховой езды» и что «падение на пол с высоты потенциально травматично». Но не сбрасывает, а продолжает мести пол. Подпрыгивающая на загривке семилетка этому, похоже, не мешает. За два дня Енька навело удивительную чистоту в доме — отмыло, отчистило, перетряхнуло и вытерло пыль, показав себя при этом немного ворчливым, но, в целом, бесконфликтным существом. Женщины, принявшие его сначала с опаской, теперь не нарадуются. Порывается навести порядок в саду, но я, помня просьбу Зелёного, запретил открывать без нужды двери. Не то, чтобы я разделяю его паранойю, но кто-то же подметает улицы забытого города за нашим забором? Было бы, наверное, недурно выяснить, кто и зачем, но именно сейчас на это совершенно нет времени, так что пусть двери пока побудут закрытыми.
Ольга после нашего возвращения из Эрзала по обыкновению куда-то исчезла, Иван с Сергеем отбыли на дирижабле спасать Мультиверсум, так что я брожу по дому и чувствую себя дезертиром. Все при деле, а я султанствую. В моей семейной жизни что-то меняется, и я опять не могу понять, что именно, почему и куда. Меланта — понятно, у неё Миссия. Она благодарна мне за сделанное и будет ещё более благодарна,
А две другие жены стали на меня теперь смотреть иначе. Помощь Меланте что-то изменила в их отношении. Алистелия стала ещё более предупредительной, хотя мне казалось, что дальше уже некуда. Зато я стал чаще видеть её глаза — приучается смотреть ими не в пол. Это хорошо, глаза у неё красивые, но что будет дальше? Что-то зреет в этой тихоне. Я не тороплю события. Из меня хреновый султан, мне неловко от того, что жена отмораживается при любой попытке разговора о ней. «Да, муж мой. Нет, муж мой. Все хорошо, муж мой». «Ты хоть немного счастлива здесь, Алька? — Я не знаю такого слова, муж мой…»
Слова она не знает, как же. Мы как-то разговорились о литературе — и я почувствовал себя дремучим колхозником. «Чукча не читатель, чукча писатель». Как она рассказывала о книгах! Оказывается, вот эти книги на полках — не просто прочитаны ею. Она увлечённо говорила об особенностях построения сюжета, о межавторских тайных диалогах, когда в книге каждого писателя есть части сюжета книг других авторов, и в результате они представляют собой «феномен фрактальной литературы». Не спрашивайте меня, что это, а то мне снова будет стыдно. Глаза у Альки разгорелись, как у первокурсницы филфака. Голос окреп, тон такой уверенный, вся сияет — приятно посмотреть. Вот что значит человек увлечённый. Глядя на неё, я подумал, что вот девушка, в которую можно влюбиться, и которая готова влюбиться сама, но вот какое дело — она уже замужем. Причём за мной, а не за тем, кто влюбится в неё без памяти и в кого втрескается она.
Я попросил Алистелию перевести мне хоть что-нибудь — эти книги написаны на мёртвом языке, который, как некогда латынь, было обязательно знать каждому образованному человеку. В смысле тому человеку, которому предназначались такие, как Алистелия. Увы, она досталась дикому некультурному варвару — мне. Перевести она не то чтобы отказалась… Сказала, что в переводе почти невозможно передать структуру повествования. Но она попробует, «если ты дашь мне время, муж мой» — на этом фиалковое сияние её огромных глаз погасло, а я опять почувствовал себя барином, велевшим выпороть её на конюшне. И чем мягче я пытаюсь с ней общаться, тем она больше замыкается в себе. Что я делаю не так?
Таира нашла меня в кабинете. Я пытаюсь делать какие-то заметки — скорее, по привычке к писательству, чем по реальной необходимости. Может, выйдет план для лекции в Школе. Может — мемуары. Дети у меня есть, вдруг им будет интересно, как герои спасали Мультиверсум, а их папа рядом стоял.
Горянка зашла решительно, плотно закрыла за собой дверь, подошла, села на край стола, немного нависнув надо мной. Я её, признаться, чуть-чуть робею. Самую капельку. Да, женщина стоимостью в козу, но внутреннего достоинства в ней столько, что я могу только завидовать.