Последняя любовь гипнотизера
Шрифт:
Патрик смотрел на нее так, будто ему хотелось ее ударить. В мозгу Элен вспыхнула картина: Патрик хватает Саскию за плечи, словно собираясь швырнуть ее об стену.
— Я не Саския, — сама того не желая, произнесла она.
— Знаю, — нетерпеливо бросил Патрик, резко взмахивая рукой. — Но почему ты вообще ни слова ни сказала мне?
— Не хотела понапрасну тебя расстраивать. Я ведь знаю, как все это тебя огорчает.
— Но ты, разумеется, сразу же выбросила те бисквиты?
— Конечно, — кивнула Элен.
Значение честности явно переоценивают.
— Потому
— Патрик, она совсем не хочет тебя убить. Она тебя любит.
— Да откуда тебе знать, чего она хочет? Ты об этом ни малейшего понятия не имеешь! Боже милостивый, эта женщина смотрела на нас прошлой ночью, когда мы спали!
— Я только что разговаривала с ней в госпитале. Уверена, на этом все и закончится. Я действительно так думаю. Она мне обещала. В любом случае ей придется долгое время провести в постели.
Патрик сел на стул перед Элен. Это был тот самый стул, на который садилась бабушка, когда смотрела телевизор. Патрик выглядел слишком большим и грубым для этого стула. Элен с трудом удержалась от того, чтобы не сказать: «Не садись на него».
— Ты… с ней… разговаривала, — медленно произнес Патрик. — И зачем ты это сделала?
— Мне показалось, что, если я с ней поговорю, возможно, сумею все изменить.
— Верно, — пробормотал Патрик и с силой провел ладонью по лицу. — Значит, вы, девушки, неплохо поболтали?
— Я действительно думаю, она уже дошла до предела… — начала Элен.
— Ох, милая бедняжка! — перебил ее Патрик.
Элен замолчала. Он имел право на сарказм.
Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, потом Патрик отвел взгляд и покачал головой. И тяжело вздохнул:
— Предполагается, что ты должна быть на моей стороне.
— Так и есть! — мгновенно откликнулась Элен.
— Но у меня такое чувство, будто ты защищаешь ее.
— Это… это глупо!
— Если бы какой-нибудь твой бывший приятель начал гоняться за тобой так же, как Саския гоняется за мной, я бы не стал колебаться. Я бы тут же расшиб ему башку.
— Ты хочешь сказать, что я должна поколотить Саскию? — спросила Элен, понимая, что говорит ерунду, но чувствуя необходимость расставить все по своим местам.
— Конечно нет! — устало произнес Патрик.
Он откинулся на спинку стула и закрыл глаза.
В глубине головы Элен что-то начало мерно постукивать. И вдруг ужасно зачесалось запястье.
Чувство вины. Вот что она ощущала, потому что отчасти Патрик был прав. Элен гораздо сильнее старалась понять, каково это — оказаться на месте Саскии, и ни разу не попыталась понять, каково быть на месте Патрика. И наиболее мудрым в данной ситуации было бы просто промолчать, а не делать попыток оправдаться и, уж конечно, прекратить равнять себя с Саскией.
— Ты именно о ней сейчас думаешь? — однако спросила Элен.
— Что? — Патрик открыл глаза.
— Ты думаешь о Колин?
— Да о чем ты говоришь? Почему я должен думать о Колин? Какое она имеет отношение ко всему этому?
Патрик явно
Это было уж слишком. Элен напрочь забыла о своем добродетельном решении, принятом в машине. Да, отчасти ей хотелось повернуть время вспять и не задавать этот вопрос. Но с другой стороны, ее основное глубинное, инстинктивное «я» желало, чтобы все, все до последней точки, было раскрыто.
— Прошлой ночью ты сказал, что иногда смотришь на меня, вспоминаешь Колин и думаешь, что это не то же самое и что ты никогда не полюбишь никого так, как любил Колин.
— Я это сказал? — удивился Патрик. Потом помолчал немного. — Я никогда такого не говорил!
— Ты был в гипнотическом трансе, — вынуждена была признать Элен.
А ведь он не сказал, что это не так.
— То есть я вроде как говорил во сне, — медленно произнес Патрик.
— Вроде того, — кивнула Элен. — Ты находился в промежуточном состоянии между сном и бодрствованием.
— Значит, когда мы устраиваем эти сеансы расслабления, ты меня расспрашиваешь о всяком-разном? — спросил Патрик. — Ты расспрашиваешь меня о Колин? Ты для этого устраиваешь сеансы? Чтобы можно было забраться в мою голову?
— Конечно нет! — возразила Элен.
Зазвонил телефон. Элен подумала, не воспользоваться ли этим для того, чтобы избежать разговора, который явно пошел в неправильную сторону.
Она посмотрела вниз и увидела, что так сильно расчесала запястье, что на коже выступили крохотные капельки крови.
— Пусть оставят сообщение, — сказал Патрик.
И они просто сидели и смотрели друг на друга, а телефон все звонил и звонил.
Из-за морфина все как будто перепуталось. Потолок стал текучим и принялся кружиться, белое одеяло подернулось рябью, как вода.
Когда я закрыла глаза, чтобы не видеть расплывающуюся комнату, передо мной помчались картины моей жизни, как игральные карты, которые кто-то стремительно выкладывал одну на другую.
Патрик ждет меня перед кинотеатром, он глубоко задумался и выглядит таким печальным. И вдруг его лицо меняется, светится, потому что он видит меня. Моя мать, когда у нее были еще светлые волосы, везет меня домой из школы, смотрит на дорогу перед собой и смеется над тем, что я сказала. Дети, которые переехали в соседнюю квартиру, смотрят на меня снизу вверх доверчивыми, чистыми глазами. Ланс, с которым я работаю, стоит в моем кабинете и пылко навязывает мне диск со своим любимым сериалом «Предупреждение».
Вдруг я вспомнила, что у меня ведь есть работа и что мне, наверное, следует сообщить, что какое-то время я там не появлюсь.
Я позвонила туда с телефона, стоявшего возле моей кровати. Ответила Нина, и когда зазвучал ее знакомый бодрый голос, меня охватило ужасом, будто мне снился кошмар и я входила в контору голышом. Игра закончилась. Теперь они узнают всю правду.
— Нина, это Саския, — услышала я собственный голос.
— Привет, Саския! Я и не знала, что тебя сегодня нет. Слушай, я хотела тебя спросить насчет…