Последняя мистификация Пушкина
Шрифт:
В то время как секунданты наносили ответный визит Пушкину, Геккерн отправился к Загряжской и от имени своего приемного сына попросил руки мадемуазель Гончаровой.
Вечером того же дня, 17 ноября, на балу у С. В. Салтыкова было объявлено о помолвке Жоржа Геккерна с Екатериной Гончаровой. Но сам Пушкин, по свидетельству Соллогуба, Дантесу не кланялся, на секунданта сердился, что, несмотря на его приказание, тот вступил в переговоры:
Свадьбе он не верил.
– У него, кажется, грудь болит,— говорил он,— того гляди, уедет за границу. Хотите
– А вы проиграете мне все ваши сочинения? - Хорошо. (Он был в это время как-то желчно весел).
После бала Загряжская чиркнула Жуковскому ту самую многозначительную записку, упомянутую при обсуждении добрачных отношений Дантеса и Екатерины:
Слава Богу кажется все кончено. Жених и почтенный его батюшка были у меня с предложением. К большому счастию за четверть часа пред ними приехал из Москвы старший Гончаров и он объявил им родительское согласие, и так все концы в воду. Сегодня жених подает просьбу по форме о позволении женитьбы и завтра от невесты поступит к императрице. Теперь позвольте мне от всего моего сердца принести вам мою благодарность и простите все мучения, которые вы претерпели во все сие бурное время, я бы сама пришла к вам, чтоб отблагодарить, но право сил нету.
Но радость была недолгой. В дуэльной истории участвовало еще одно влиятельное «лицо», действий которого ждали оба противника, одновременно и рассчитывая на него, и страшась его силы и своеволия. Так ждут пробуждения стихии, надеясь на очищение, и гадают, во что может обойтись ее необузданный нрав. Этим «лицом» было общественное мнение. Редкий человек может сказать, что не зависим от него. Мы действуем в окружении чужих интересов, и зачастую ему – «общественному мнению» - обязаны осуществлением своих желаний или полным их крушением. На него уповал Пушкин, его заклинали Геккерны. Но получилось так, что оно расправилось с обоими: подыграв противнику поэта, оно затем выкинуло его из России самым бесцеремонным и жалким образом, заставив весь остаток долгой жизни размышлять над превратностью судьбы.
За три дня новость о сватовстве кавалергарда обошла все светские салоны и вернулась к Пушкину в невероятном, чудовищном виде. Дантес был объявлен героем – защитником чести оклеветанной женщины! Общественное мнение все рассудило по-своему. Вопреки желанию самих участников дуэльной истории, оно провозгласило: ничего еще не кончилось - все только начинается!
Да и как признать окончание?! Прерваться на самом интересном?! Блестящий кавалергард женится на бесприданнице! Пусть даже из влиятельного рода – но того ли достоин первый жених Петербурга?! Не будь у сватовства таинственной причины - ее следовало бы выдумать. А тут она лежала на поверхности: о ней говорил Пушкин, а друзья поэта подтверждали существование загадочной анонимки.
Большинству людей нравится, когда создаются «красивые» пары. В них физическая природа берет верх над духовной. Обыденность успокаивает,
У слухов свои законы. Вызванные к жизни, они набирают невероятную силу и нередко губят своего создателя, совершая тайное правосудие. Наивно думать, что любая сплетня, брошенная в светской гостиной, способна обрести разрушительную мощь. Для этого ей надо оказаться на перекрестке многих интересов и очень походить на правду - ту самую, которая распаляет воображение.
Спустя неделю, после объявления помолвки, графиня С.А. Бобринская сообщала в письме к мужу о главной петербургской новости:
Никогда еще с тех пор как стоит свет, не подымалось такого шума, от которого содрогается воздух во всех петербургских гостиных. Геккерн-Дантес женится! Вот событие, которое поглощает всех и будоражит стоустую молву. Да, он женится, и <...> это брак, решенный сегодня, который навряд ли состоится завтра. Он женится на старшей Гончаровой, некрасивой, черной и бедной сестре белолицей, поэтичной красавицы, жены Пушкина. Если ты будешь меня расспрашивать, я тебе отвечу, что ничем другим я вот уже целую неделю не занимаюсь, и чем больше мне рассказывают об этой непостижимой истории, тем меньше я что-либо в ней понимаю. Это какая-то тайна любви, героического самопожертвования, это Жюль Жанен, это Бальзак, это Виктор Гюго. Это литература наших дней. Это возвышенно и смехотворно[130].
Вот так - ни много, ни мало, а тайна любви! Надо сказать, графиня обладала определенным вкусом: она тщательно, всесторонне рассматривала чужую историю будто искусную безделицу, случайно попавшую ей в руки:
В свете встречают мужа, который усмехается, скрежеща зубами. Жену, прекрасную и бледную, которая вгоняет себя в гроб, танцуя целые вечера напролет. Молодого человека, бледного, худого, судорожно хохочущего; благородного отца, играющего свою роль, но потрясенная физиономия которого впервые отказывается повиноваться дипломату.
Под сенью мансарды Зимнего дворца тетушка плачет, делая приготовления к свадьбе. Среди глубокого траура по Карлу Х видно одно лишь белое платье, и это непорочное одеяние невесты кажется обманом! <...> Перед нами разыгрывается драма, и это так грустно, что заставляет умолкнуть сплетни. Анонимные письма самого гнусного характера обрушились на Пушкина. Все остальное — месть, которую можно лишь сравнить со сценой, когда каменщик замуровывает стену. Посмотрим, не откроется ли сзади какая-нибудь дверь, которая даст выход из этого запутанного положения. Посмотрим, допустят ли небеса столько жертв ради одного отомщенного![131].