Последняя охота
Шрифт:
– Значит, на восемнадцатом километре, да? – совершенно игнорируя мои вопросы, уточнила наша клиентка. – Недалеко от реки?
– Мы в стороне стоим, – сказала я. – Здесь машин практически нет, потому техпомощь ждать неоткуда.
– Ждите, – загадочно пообещала Беловицкая и отключила связь, хотя я настойчиво просила ее объяснить, что у нее случилось.
Ждать нам пришлось довольно долго. Понятно, что идти пешком по такой дороге бессмысленно, только зря силы и время потратишь, поэтому мы поочередно заглядывали с умным видом в фордовский двигатель, затем
Забрались мы в изрядную глушь. Вроде бы шоссе рядом, но в то же время лесопосадки по обе стороны от дороги как-то не напоминали о существовании цивилизации. Темнело. Вадима я совершенно не боялась, как и темноты. Я вижу в темноте, как кошка.
Вскоре я заметила, что Вадим на меня смотрит.
– Что? – спросила я.
– Ты ничего не слышишь?
– Нет.
– Мотор гудит.
Я выключила радио и прислушалась. В самом деле, где-то едет автомобиль. Странно, что Вадим это услыхал, а я нет. Мне это не понравилось, но не признаваться же в собственном ротозействе.
– Наконец-то.
Я вышла на середину дороги. Не важно, кто едет, поможет он в починке автомобиля или нет. В крайнем случае подбросит до бензоколонки, а там уж найдется, полагаю, человек, способный уговорить наш «Форд» работать.
Фары, ослепив меня, слегка погасли, но все равно я не смогла рассмотреть подъехавшую машину. Из нее вышли два крепких молодых человека.
– Вы – Мария? – спросил один из них, подходя ко мне. Второй направился к машине.
– Да, это я. А вы от Елены Дмитриевны?
Парень переглянулся с напарником и еле заметно кивнул. Затем внезапно, не произнося ни слова, с короткого разворота ударил меня кулаком в лицо. Таким ударом можно было и убить, но…
Давным-давно, чуть больше двадцати лет назад, когда существовал еще Советский Союз, в обычный детский дом пришел смуглый человек небольшого роста, с раскосыми глазами. Звали его Акира. Возможно, это было его прозвище, возможно, фамилия, а может быть, он сам себя так называл, не желая открывать истинного имени, но я его знала и запомнила как Акиру.
Он приехал из Японии. Один из последователей древнего искусства выживания, основанного не столько на японских упражнениях карате и айкидо, сколько представляющего собой синтез интернациональных приемов борьбы. Акира мог победить соперника, владеющего и греко-римской борьбой, и славянской, и самбо, и, конечно, человека, постигающего восточные единоборства. Именно постигающего. Потому что постигших мало, и все они, зовущиеся мастерами, не станут выходить против Акиры. Не потому, что он слабее или сильнее, просто в ментальном сознании мастера уже отложилась такая простая истина: лучший способ победить в состязании – это избежать его. Двум горам ни к чему выяснять, какая из них выше.
Так вот, Акира к пятидесяти годам познал многие тайны Востока и расширил собственное восприятие мира. Он открыл для себя какие-то неведомые обычному сознанию грани мироздания и основал свою школу. Как это водится, тут же нашлись недовольные новым учением.
В империи социализма, которую на все лады ругали в «цивилизованном» мире, бедному японцу дали приют, равно как и разрешение взять на воспитание брошенных детей из детских домов.
Пять маленьких человеческих детенышей, брошенные родителями и не нужные ни государству, ни какой бы то ни было живой душе, попали к Акире. Четыре мальчика и одна девочка. Девочка – это я. Почему я говорю «детенышей», сейчас поймете.
Всякий раз, когда я вспоминаю первую встречу с Акирой, а она произошла в промозглую осеннюю ночь, мне становится зябко. Видимо, сенсорное впечатление от встречи со столь значимой в моей жизни фигурой оказалось настолько сильным, что оно навсегда зацепилось в моей подкорке. В психологии это называется «якорем». Всякий раз, когда становится прохладно, я вспоминаю Акиру. И обратно: когда вспоминаю Акиру, становится прохладно.
Этот человек сделал из меня то, что я есть.
Суть его метода воспитания заключалась в следующем. Сознательно, так сказать, механически и технологически мы изучали различные приемы карате, «путь кулака», айкидо, кендо, тренировались с японскими деревянными мечами, которые Акира вырезал сам. Наши тела стали настолько гибкими и сильными, что я, например, могла пролезть в стандартную форточку на пятом этаже девятиэтажного дома совершенно безо всяких альпинистских примочек, держась пальцами только за внешний подоконник и выступающие из кладки кирпичи.
Однако, помимо развития моторики, Акира проводил с нами особые медитационные занятия. Для того, чтобы разбудить нашу подкорку. Наше подсознание.
«На заре истории, – как рассказывал нам сэнсэй, – у каждого племени был свой тотем. Барс, Тигр, Лось, Медведь… Каждый из членов сообщества отождествлял себя с племенным зверем, постепенно действительно приобретая некоторые его повадки и навыки. В генной памяти каждого человека остались эти качества».
Я не помню, что с нами делал Акира, но после одного из занятий он дал каждому из нас второе имя. Моими братьями стали Тигр, способный разорвать человека на куски голыми руками, Медведь, обладающий такой физической мощью, что даже сам стал с осторожностью относиться к себе (сломать кирпичную стенку – раз плюнуть), Волк, на котором порез любой тяжести заживал в считаные дни…
Во мне Акира выловил Пантеру. Ловкая и гибкая, изумительно быстрая и цепкая, способная в минуты опасности на такое, чего обычный разум просто не в состоянии себе представить. Моя скорость поражала всех.
Он не вселял в нас зверей, он их будил, подавляя вторую сигнальную систему. Доказано же, что она, эта самая вторая сигнальная система, подавляет первую – все животные инстинкты, касающиеся обороны. Мы уже не можем чувствовать опасность каждой клеточкой своего тела, не можем угадывать, откуда ветер дует или откуда выстрелит пистолет, не можем очень многого, что заложено в нас от природы.