Последняя свобода
Шрифт:
— Я должен напечатать эту вещь, — заявил он категорически. — Без нее не то.
— А что, остальное так слабо…
— Ты всегда писал прекрасную прозу, Леон. Но этот роман меня особенно поразил.
Всех наповал — поразительное (и подозрительное) единодушие!
— Будь он проклят, этот старик! — вырвалось у меня.
— Он проклят, с ним все в порядке. А ты, как Обломов, как Манилов какой-то…
— Гриша, сегодня в Москве…
— Ну вот, вместо того чтобы работать…
— Сегодня в Москве, —
Супруги уставились на меня, как на призрак, Гриша пробормотал:
— Тебе угрожают?
— Работе моей крышка. Никто мне не… — Я запнулся, вдруг дошло: мне угрожают вот уже два года, а я прячусь от жизни, как Обломов с Маниловым. — Гриша, ты хорошо помнишь те события, ну, тем летом?
— В общем, да.
— Помнишь, на дне рождения ты рассказывал, что в пятницу виделся кое с кем из «Совписа» по поводу моего романа?
Горностаев очень влиятельная личность в литературных сферах, его страсть — открывать «гениев». Я же, связанный с театром, стою особняком. Впрочем, это уже в прошлом.
Он ответил тихо, с потаенным каким-то пылом:
— Все было налажено, Леон, они ждали рукопись.
— Ты купался тогда в озере?
— Когда?
— В ту пятницу.
— А при чем тут…
— Сделай милость, вспомни.
Он то ли вспоминал, то ли обдумывал ответ.
— Ал, ты не помнишь?
— Нет, конечно.
Супруги переглянулись. Собственно, меня интересовала их реакция, в точном ответе я не нуждался: я-то помню, как Гриша сам водил машину, на два подвига в день его не хватало. И он заключил:
— Вероятнее всего, я остался ночевать в Москве.
Что и требовалось доказать: в день смерти Прахова босс пребывал в Москве. Я поднялся, прощаясь; он вышел проводить; постояли у крыльца, у бочки под водостоком.
— Леон, ты так уверен, что она убита?
— Пока не «так», но… — Я усмехнулся. — Вода, лезвие и камень. — Зачерпнул застоялой воды и поморщился: таким смрадом потянуло.
— Но за что?
— Я безумно жалею, что написал этот роман. Ты хорошо знал Прахова?
— Совсем не знал. Стал бы я скрывать.
— Совсем?
— Ну, от тебя слышал про диковинного старика. Не углубляйся в эту пропасть, дописывай скорее, пока у меня есть деньги.
— А кровь, Гриша?
— Какая кровь? — кажется, он побледнел.
— Которую вода не смыла.
— Гриш! — позвала Аленька (несомненно, подслушивавшая из коридора).
— Иду! — Он поднялся по ступенькам, обернулся и, сказал со странной улыбочкой: — Огонь сильнее.
Глава 8
В царстве заката — медные стволы сосен, горящие пурпурным золотом воды — бродили мы с сыном по нашему берегу (Мария милостиво осталась с книгой
— Сегодня она исчезла.
— Да, шестого августа.
Но грозы ничто не предвещало в голубовато-прозрачных небесах, тишь стояла да гладь, лишь где-то далеко и нежно перекликались женские голоса.
— Ты чувствуешь связь между романом и ее исчезновением?
— Чувствую. Только не могу понять, в чем она проявилась.
— В том мгновенье, когда вы услышали стон или крик и Марго вошла к Прахову. Это кульминация. Ты заметил, как был одет мертвый?
— Как для торжественной премьеры. Я его никогда таким не видел.
— А ты его часто видел?
— Ну, не так чтобы… когда к Машке заходил.
— Он когда-нибудь вспоминал молодые подвиги?
— Никогда. Я даже думаю, что и она из твоего романа узнала.
— Итак, он выбрал меня, еще в семьдесят седьмом. Ну, это предыстория. А завязка — в пасхальное воскресенье, когда я доложил, что к своему дню рождения собираюсь зарезать героя, прототипу которого пошел десятый десяток.
— Ты его не назвал, но я догадался.
— Все могли догадаться. За тринадцать лет я так или иначе своего соседа упоминал, без «предыстории», конечно.
— Ну, упоминал, догадались — ну и что?
— А то, что он умер в самую подходящую — предсказанную! — минуту. И все «подозреваемые» в это время находились в Москве.
— В чем их можно подозревать? Старик умер своей смертью.
— И его сожгли. Фантастическая загадка, Коля, уникальная. Ты чувствуешь?
— Я не понимаю.
— Он вызвал меня — «немедленно, с рукописью!» — бодрым, звонким, взволнованным голосом.
— Он вызвал тебя… — Коля резко остановился, — на место будущего преступления?
— Ты предугадываешь мою мысль. Вот первая реакция матери на сообщение о смерти Прахова: «С каким диагнозом?»
— У тебя есть тайный враг?
— Не верится. Слишком много чести, слишком романтично, но… — Я пожал плечами.
— Но если он существует, — подхватил Коля, — то должен был исполнить авторский замысел: последнее проклятие монаха и его смерть. Однако не заметить при вскрытии ножевую рану…
— Оставленную, вероятно, моим охотничьим ножом… Вот представь: тогда замысел по каким-то причинам сорвался, но был исполнен в Кукуевке…
В сумеречной тени сосен его лицо исказилось — так же, наверное, как и мое. Впервые я высказался так откровенно и определенно.
— Примем это как гипотезу. То есть я был приглашен Праховым к его трупу, понимаешь? Но помешала Мария.
— Но если там был третий, и мама явилась свидетельницей (непонятно, правда, чего), то почему она не погибла тогда же?