Последняя улика (сборник)
Шрифт:
Пожилая продавщица трясущимися руками достала из огромного рулона с сукном завернутые в красный ситец деньги - пять тысяч рублей. В конце марта план перевыполнили, и Сенкова с согласия остальных оставила "на черный день" кругленькую сумму, чтобы сдать в апреле.
– Мы делали так иногда, - объяснила она, - а спрятали деньги в рулон я и Анна, - она утерла слезы.
– Больше никто про место не знал.
Эта же женщина рассказала, что, уходя на обед, они вместе закрывают магазин и берут с собой ключи по очереди. Сегодня ключи были у Анны Васильевны, которая направилась обедать к своей знакомой Пушковой, живущей неподалеку.
Вытирая
– С Анной мы знакомы давно и дружим. В сорок третьем ушли на фронт и служили вместе. Сперва санинструкторами были, потом Анюта снайпером стала. Стреляет она хорошо. Стреляла, - поправила сама себя, всхлипнув.
– Вот ведь беда какая! Войну прошла, живой вернулась - и на тебе!
Столько горечи чувствовалось в этих словах, что у Николаева защемило сердце. Погиб человек, жена, мать, уцелевшая в жестоких сражениях, видевшая столько горя. Теперь бы ей жить да радоваться. А вышло вон как. Сколько уж лет работает майор в милиции, навидался всякого, но не может привыкнуть к чужой боли. Да и чужая ли это боль, если всякий раз, видя страдания незнакомых ему ранее людей, он чувствовал эту боль своим сердцем. Чужая беда становилась своей, прибавляла седины в русой кудрявой голове Николаева. И так всегда, с каждым новым делом, с каждым происшествием.
– Анне за войну орден Красной Звезды дали, - продолжала Пушкова.
– В сорок четвертом ее ранило, и на фронт она уже не вернулась. Встретились здесь, в Ийске, после Победы. С тех пор прошло немало лет. Вчера я к ней в магазин зашла, на пельмени пригласила. Она согласилась.
– Где этот разговор состоялся?
– спросил майор.
– У прилавка, где драп, сукно. Там мы толковали.
– Народ стоял возле вас? Может быть, знакомые?
– Народ-то был, конечно, как не быть. А вот знакомые...
– женщина задумалась.
– Вообще, знакомые стояли, - она немного оживилась, чуть подняла опущенные плечи.
– Были, точно. В это же время Пучко Варя стояла и еще кто-то, не помню сейчас, - она виновато глянула на майора. Расстроена я очень, мысли путаются...
– Ксения Ивановна, а кто мог слышать вашу беседу? Кто рядом был?
– Нет, Иван Александрович, не могу сказать. Были люди, верно. Конечно, наш разговор могли слышать. А вот кто конкретно - не заметила. Кабы знать про несчастье, - она опять всхлипнула, - всех бы разглядела.
– Успокойтесь, Ксения Ивановна, и продолжайте.
– Так вот, сегодня с утра налепила я пельменей, жду Анюту к обеду. Они закрываются в два часа, ходу ей до меня минут десять, не больше. Она и раньше ко мне на обед прибегала.
Я на время не смотрела, но могу сказать, что пришла она минут десять третьего. Пока руки мыла, усаживалась, и пельмени были готовы. Только мы с ней принялись за них, слышу - стук в дверь. "Войдите", - говорю. Входит женщина. Молодая. Шуба на ней коричневая. Искусственная. Платок повязан по самые брови, лица почти и не видно. Да еще руку у лица держит, вроде бы плачет. Поздоровалась тихо так. Я ее спрашиваю: "Вам кого?" А она мне в ответ: "Тетенька, мне продавец из "Тканей" нужен. Горе у меня - мама умерла, материал на похороны надо". Анна тут вмешалась на беду свою, - у Пушковой опять покатились слезинки.
– Говорит: "Я и есть продавщица. Погоди, пообедаю и пойдем". Женщина стала просить: "Я из деревни, тетенька,
Анна жалостливая была...
– Пушкова закрыла лицо руками, замолчала на секунду, затем дрогнувшим голосом произнесла:
– Ушли они быстро. Больше я ее, голубушку, и не видела.
– Ксения Ивановна, а узнать вы нежданную гостью сможете? Приметы запомнили?
– спросил Николаев.
– Узнать ее смогу по одежде, по росту. Молодая она, ну, не больше тридцати лет. Плотная такая. А лицо разглядела плохо. Платок на ней был зеленый шерстяной, она им все закрывалась, видно, не случайно.
– А голос?
– майор с надеждой смотрел на Пушкову.
– Голос? Плачущий такой, тихий. А, вот что, - оживилась она, щербинка у нее между передними зубами. Да, да, щербинка.
По опыту зная, что расследование может подкинуть самые неожиданные ребусы, майор решил предупредить Пушкову, чтобы она сохраняла происшедшее в тайне.
– Я понимаю, Иван Александрович, никому ничего не скажу, - твердо произнесла она, поднимаясь.
...Овчарка Дана, обнюхав топорище, влажным носом почти коснувшись окровавленного следа на полу, даже не дослушав команды, рванула поводок. Пожилой проводник сержант милиции Екимов едва поспевал за ней. Дана уверенно взяла след, увлекла проводника на улицу, тут же через калитку забежала во двор магазина. Собака хорошо чувствовала след, шла азартно. С момента сообщения об убийстве прошло не более получаса, не могли преступники уйти далеко. Екимов очень надеялся на Дану.
За магазином - огороженный дощатым забором пустырь, примыкавший к соседней улице Луговой. Сокращая путь к центру, кто-то из жителей этой улицы сорвал с перекладины несколько досок, через образовавшуюся щель по тропинке люди вдвое быстрее добирались до нужного им места в центральной части города. В нескольких метрах от забора - дорога, ведущая к реке Сини, которая не тронулась еще, но вспухала, чернея частыми полыньями.
Овчарка уверенно пробежала по тропинке, возбужденно взвизгивая, вскочила в проем, выбежала на дорогу, несколько метров еще без колебаний мчалась вдоль проезжей части, затем растерянно остановилась.
Напрасно Екимов строго приказывал: "Ищи, Дана, след!" Она виновато смотрела на проводника, тыкалась носом в грязно-снеговую кашицу и не двигалась дальше.
Вернулись назад.
На гравийной дороге виднелась неглубокая колея, по которой, смывая следы, текли весенние ручейки.
Екимов кивнул сопровождавшему его лейтенанту Богданову:
– Видно, машина была.
Богданов понял это и сам, направляясь по тропинке к магазину, чтобы сообщить майору о результатах. О возможном транспорте сейчас же будут извещены все посты, уже выставленные на трассах, ведущих из города.
Расстроенный кинолог, подтянув поводок, вел собаку, которая, казалось, тоже была огорчена. У дыры в заборе они задержались. И Дана вдруг беззвучно оскалилась, шерсть на спине поднялась дыбом, а Екимов, шагнув через нижнюю перекладину, увидел на крайней доске в полуметре от земли небольшие бурые следы. "Кровь же это, - подумал он.
– Ай да Дана, молодец! Хоть такой след, да нашла".
Оставив собаку караулить след, он поспешил к начальству.
Плотная весенняя ночь окутала городок. Высыпали на небе яркие звезды. Опустели улицы. Давно закончился рабочий день в учреждениях Ийска.