Последняя улика (сборник)
Шрифт:
Здесь, на земснаряде, делать мне было нечего, и я сгорал от нетерпения узнать, что там, у Таюрского? Наконец, на моторке мы отправились в Жемчужную, осыпаемые мириадами брызг - и сверху, и сбоку лилась на нас эта нескончаемая вода. Моторку вел наблюдательный Линь.
Я с облегчением вздохнул, увидев у причала "Сокол". Таюрского на нем не было. Нас встретил и напоил чаем энергичный капитан Никонюк. Он же сообщил, что Гоша Таюрский должен быть в отделении милиции, и я отправился туда, оставив Чурина с капитаном.
В отделении мне ловко козырнул щеголеватый дежурный помощник
Навстречу поднялся из-за стола светлоглазый мужчина за пятьдесят, с густыми русыми аккуратно причесанными волосами, с двумя глубокими поперечными складками возле губ.
– Майор Жданович, - представился он, крепко дожимая мне руку. Таюрский скоро будет, жду с минуты на минуту.
Не дожидаясь вопросов, Жданович, посмеиваясь, рассказал, что Гоша развил здесь кипучую деятельность.
– Втянул в свои дела моих ребят, а их у меня - раз-два и обчелся, ворчливо говорил Жданович, но по смешливо поблескивающим глазам я видел, что он не против этого. Майор пояснил:
– Работы, конечно, и своей много. Но ведь этот Таюрский - личность в угрозыске известная, ребята к нему так и прилипли. Хорошо, пусть учатся разворотливости... Да, у вас-то как?
– спохватился он.
Я рассказал о событиях на земснаряде.
Жданович в задумчивости заходил по кабинету. Молчание несколько затянулось, и первым его нарушил майор:
– Я не хотел бы до Таюрского вас информировать, да уж ладно. Дело в том, что Таюрский, кажется, на след Тимохина вышел.
– Тимохина?!
– Я не сдержал удивленного возгласа.
– Тимохина, - кивнул Жданович.
– У него семья в леспромхозовском поселке - жена, детей двое. А в Икее - это село километров за тридцать, там старики его живут, братья тоже. Так вот в леспромхозе о нем ни гу-гу, а в Икее у нас такие серьезные есть мужики - учуяли Тимохина. Наведывался он в село нынешней весной. Вот ведь, - Жданович горестно вздохнул, поерошил рукой свою чуть седеющую шевелюру, - мы его разыскивали как алиментщика, жена заявление подавала, а упустили. Ну я, признаться, так и думал, что он утонул в прошлом году. В нашей реке ведь неудивительно пропасть без следа - вода холодная, быстрая... Так вот, Таюрский раскопал, что Тимохин приходил к брату в мае, с началом, плавсезона. Где был зимой, где сейчас обитает - неизвестно пока, Таюрский с ребятами над этим работали в Икее. Позвонил, что едет в Жемчужную. Что-то еще привезет?
– А Найденов? Матрос с "Сокола"?
– спросил я.
– И что рассказали люди с "Сокола"?
– Найденова не нашли. Видели его в магазине незадолго до вашего приезда. Продуктов набрал и как в воду канул. Гляньте, - Жданович показал рукой на окно, откуда видна была кромка леса, - вон она, тайга-матушка, укрыться есть где.
– Он замолчал на минуту, задумался, с сомнением покачал головой.
– Однако в такую непогодь надо знать, куда идти в тайге. Иначе пропадешь. А разговор с командой "Сокола" ничего не дал. Что поделаешь ночь, спали люди.
Под окном кабинета послышался скрип тормозов. Я выглянул - к отделению милиции шел Гоша Таюрский в сопровождении огромного детины в телогрейке, в рыбацких сапогах с
Гоша обрадованно пожал мне руку, весело поблескивая узкими темными глазами, принялся рассказывать:
– Привез вот старшего Тимохина, к которому наш пропащий наведывался. Парень неплохой, хоть и непросто мне дался. Уж теперь-то, кажется, мы на Тимохина выйдем... Да, - он приостановился, взглянул на меня вопросительно, - тебе обрисовали положение?
– Рассказал, что знал, - ответил за меня Жданович.
– Гоша, не увлекся ли ты Тимохиным?
– не удержался я от упрека. Знаешь, что на земснаряде случилось?
– Что?
– насторожился Таюрский.
Я рассказал и был удивлен Гошиной реакцией.
– Да это же здорово!
– воскликнул он.
– Теперь-то Тимохин никуда не денется. Степан!
– крикнул он зычно, и я вздрогнул, не ожидая такого рыка от Гоши.
На зов Таюрского вошел детина, которого я видел в окно, переминаясь, встал у порога.
– Проходи, проходи, - голос Гоши звучал теперь приветливо, - садись давай вот тут, - Гоша отодвинул стул от приставного столика, усадил Тимохина.
– Рассказывай, - сказал он. Мы молча ждали.
Степан Тимохин смотрел исподлобья. Видно было, как не хочется ему говорить.
– Что рассказывать-то? Все уж сказано было.
– Повтори людям, Степан, - строго сказал Гоша, - поимей уважение к начальству.
Я поразился Гошиному умению владеть своим голосом. За несколько минут - столько интонаций! "Артист", - восхищенно подумал я.
Тимохин между тем также исподлобья оглядел нас.
– Пусть они тоже скажут, что братухе не будет хуже, коли его сейчас возьмут, - угрюмо попросил он.
Я понял, в чем дело. Гоша оказался тонким психологом, да при этом подавал правильные советы. Поспешив На помощь товарищу, я сказал:
– Таюрский прав. Что сейчас за вашим братом? Он скрывается от уплаты алиментов - и только. А к чему приведет его тайная жизнь? Ведь для жизни нужно многое: продукты, одежда, оружие, патроны для охоты - он ведь в лесу?
– спросил я, но Степан промолчал, и я продолжил: - Он может совершить преступление. Кражу или чего похуже. Судите теперь, когда его лучше уму-разуму поучить - сейчас или потом, когда натворит что-нибудь серьезное?
– Оно, конечно, - вздохнул Тимохин, - вот и товарищ Таюрский меня также убеждал. Видно, правы вы, мужики...
– Он осекся, назвав нас мужиками, огляделся и, не увидев обиды, успокоился:
– Батя его тоже крыл. А он заладил одно - не буду с женой жить. Ну, говорим, не живи, коль не хочешь, а дети при чем?
Степан Тимохин горестно махнул рукой:
– Что с беспутного взять? Мы так считаем, его бабенка какая-то с панталыку сбила. Где они шастали зимой - не знаю. К весне у него, видно, той любви поубавилось, в родные места потянуло. Дали мы братану ружье хорошее, патроны. Сахару взял, соли, муки тоже. Поживу, говорит, лето на приволье. С этим ушел, да вот полтора месяца не был.