Последняя женская глупость
Шрифт:
– Будут, но мне-то от этого не легче. И чем больше я думаю над вашим рассказом, тем отчетливее вижу, что нам до конца придется сыграть в эту навязанную нам Гришкой игру.
– Какую?
– А в исчезновение. Я имею в виду, мне и моей семье и в самом деле придется исчезнуть. Бесследно. Понятное дело, не навсегда!
Филипп Шарафутдинов
27 ноября 2001 года. Нижний Новгород
– День добрый. Мне бы Римму Николаевну.
– Нет ее, – ответил женский голос после некоторой заминки, от которой у человека проницательного непременно создалось бы впечатление,
– Нету? А когда будет? – спросил Филипп, старательно вслушиваясь в раздававшиеся в трубке шумы. Кто-то что-то определенно там говорил, напряженно, взволнованно, однако голос был мужской, Римме Николаевне он никак не мог принадлежать, а потому нисколько не заинтересовал Филиппа.
– Когда будет? – Женщина снова замялась, не то размышляя, не то советуясь с кем-то, что сказать. Нет, пожалуй, и правда говорит с каким-то мужчиной. Может, Риммы Николаевны и в самом деле нет на месте?
– А вы по какому вопросу? – В трубке вдруг послышался мужской голос, и было в нем что-то такое, от чего Филиппу стало не по себе. Не понравился ему этот голос – просто слов нет, и не то чтобы он, Филипп, был какой-то шибко впечатлительный, а голос какой-нибудь особенно неприятный… Голос как голос. И все же… и все же отчетливый холодок пробежал по спине Филиппа. Этот холодок слишком часто предупреждал его об опасности, чтобы он мог себе позволить не прислушиваться к нему. Он нажал на «сброс» и сердито сунул телефон в карман.
– Не успели, – с сожалением произнес мужчина, голос которого не понравился Филиппу. – Слишком быстро. К тому же он наверняка звонил с мобильного телефона, а эти номера практически не расшифровываются.
– Он уже не первый раз звонит, – сказала женщина, которая разговаривала с Филиппом. – И в пятницу звонил, настойчиво спрашивал о Римме. И в понедельник, и сегодня с утра, пока вы еще не подключились. Сначала все выспрашивал номер ее домашнего телефона, да я не дала.
– Правильно сделали, там сейчас все равно никого нет, – одобрил мужчина.
– А… Григорий Александрович когда вернется? – робко спросила женщина.
Мужчина посмотрел на нее испытующе, потом решил, что не будет большого греха, если он откроет то, что и так может узнать в Семеновском РОВД всякий гражданин, интересующийся судьбой задержанного Бронникова:
– Трудно сказать. Следствие имеет право задержать человека на десять суток. Трое уже прошло, осталось, значит, еще семь. Но потом семеновские ребята либо должны будут предъявить ему обвинение, либо отпустить. Вот через семь дней все наверняка и узнаете.
– То есть это получается, что Григорий Александрович к нам может вообще не вернуться?! – в ужасе спросила женщина.
Мужчина уклончиво пожал плечами.
– А кто будет руководить издательством? – спросила она в том же тоне.
– А сейчас им кто руководит? – ответил он вопросом.
– Заместитель Григория Александровича.
– Ну вот он и будет продолжать руководить, если что!
– Кошма-ар… – протянула женщина. – Но вы знаете, у нас никто не верит, что Григорий Александрович мог это совершить. Он Римму очень любил, очень, он ведь ради нее с женой развелся, ну с чего стал бы ее убивать? А тому письму, например, ну насчет того, что у Риммы был молодой любовник,
Мужчина, специалист по прослушиванию звуковой аппаратуры, в свое время читал чудный роман Константина Воробьева «Вот пришел великан» и мог бы кое-что рассказать о звонках в редакции издательств – якобы по поводу рукописей. Однако он только кивнул и промолчал. Его дело было – сидеть тут и выяснять, кто звонит покойной Римме Тихоновой и зачем. Ребята из Семенова сами не знали, чего ждут и от кого, они и сами слабо верили, что от прослушивания будет толк, однако обставились по всем правилам. Что ж, так и надо.
В эту минуту телефон опять зазвонил, и мужчина, поправив наушники, кивнул женщине, разрешая поднять трубку.
Филипп сердито побродил по кабинету, выглянул в салон. Магазинчик в эту пору всегда был пуст, продавщица Аня меланхолически прихлебывала минералку, тоскливым взором озирая натюрморт с ломтями розовой ветчины, сизыми виноградными гроздьями и желтыми персиками. Тут же были изображены бокал с золотым вином и несколько тугих, будто капустные кочаны, бордовых роз. Натюрморт был написан в духе голландской школы, выглядел очень недурно, стоил дорого, шансов продаться имел мало, однако Филипп очень хотел бы от него избавиться, хотя бы потому, что сие полотно весьма разлагающе воздействовало на его продавщицу.
Анечка, женщина умная, честная, хваткая, отлично знающая толк в антиквариате, обладательница голоска, который буквально гипнотизировал покупателей, верная помощница и просто находка для Филиппа, имела один недостаток. Только один, зато весомый в полном смысле этого слова. Она была необъятно толстая! При росте сто шестьдесят четыре сантиметра она весила девяносто шесть килограммов. А магазинчик у Филиппа был тесный, Аня то и дело что-нибудь задевала своими крутыми боками и сваливала с места какой-нибудь хрупкий товар. А уж когда она начинала что-то показывать по просьбе покупателя и умащивала при этом на прилавок свою несусветную грудь, закрывая витрину…
Бывали случаи, честное слово, когда люди, которых интересовал только антиквариат, а вовсе не выдающиеся формы, сердито просили: «Девушка, грудь подвиньте!» Грубо, конечно, а против правды не попрешь. Вообще из-за этой дурацкой толщины вид у Ани всегда был какой-то сонный, хотя голова у нее работала, что пара «Макинтошей», и однажды до Филиппа дошло: чтобы Аня стала идеальной продавщицей, ей надо похудеть. И он своею хозяйской волей отправил ее на шейпинг – просто пошел и сам записал в группу, благо студия занималась в том же здании, где размещался магазинчик Филиппа.
Ну шейпинг – дело такое, там ведь надо не только ногами-руками в темпе двигать, но и режим питания соблюдать. Того есть нельзя, сего нельзя, за три часа до занятия вообще ничего нельзя, только минеральную водичку или чай без сахара, после занятия три часа – тоже вообще ничего, да еще какие-то тонкости, когда фрукты можно, когда овощи, когда мясо-рыбу. Аня рассказывала, да Филипп не дослушал: страшно стало и жалко бедную девушку. Но жалость свою он спрятал подальше и по мере сил следил за тем, чтобы Анечка режим соблюдала. До занятий она еще как-то выдерживала, но после… особенно поглядев на этот аппетитный натюрморт…