Посмотри в глаза чудовищ
Шрифт:
В закутке, где у стен стояли две слишком короткие дубовые лавки, а с потолка на цепях свисал бронзовый светильник, источающий желтовато-оранжевый, как солнце ветреным вечером, свет, они сели друг против друга и долго молчали.
– Когда-то, очень давно, мне предложили выбрать между жизнью и смертью, и я выбрал жизнь, – сказал Николай Степанович. – Возможно, я ошибся. И все, что теперь творится со мной, с моими близкими, с далекими, – плоды той ошибки. Но я боюсь, что уже поздно что-то менять. Вы просто попали в круги, расходящиеся от меня. Даже если я застрелюсь сейчас – ничто не
– Кого?
– Назовем их драконами. Древняя раса. Дочеловеческая. Они лежат где-то под землей, а их слуги готовят им условия для выхода наверх.
Надежда помолчала.
– Не могу в это поверить. Вот что хотите со мной делайте…
– Я видел одного из них. И Тигран видел. Мы убили его – чуть раньше, чем следовало. Наверное, сегодня ночью мы пойдем еще раз – посмотреть на его труп. И задать ему оставшиеся вопросы.
– Трупу?
– Да.
– Звучит, как бред сумасшедшего.
– Да. Я думаю, они немало постарались, чтобы все, что о них случайно узнают люди, звучало, как бред сумасшедшего… Надежда, у тебя мальчишки. Чтобы им потом не пришлось… понимаешь, вся твоя финансовая возня, вся эта заготовка сена накануне большого пожара…
– Я пойду с вами. Туда, поговорить с трупом.
– Вложить персты в раны?
– Вот именно.
– Хорошо, – кивнул Николай Степанович.
Надежда вздрогнула. Может быть, она хотела, чтобы ей отказали.
Вошел Гусар, посмотрел внимательно.
– Вот и Гусар все видел, – сказал Николай Степанович. – Знает куда больше нас, но не слишком расположен делиться. Может быть, еще не до конца доверяет… Ты только не обижайся, дружище, я все понимаю. Есть твои тайны, а есть не только твои.
– Грр, – согласился Гусар.
– Я и сам иногда подумываю, Надя: не смыться ли? Да только с этой чертовой войны дезертировать некуда…
Гусар сел на задницу, ткнулся мордой себе в подмышку. Щелкнул зубами. Внезапно распрямился, вздернул уши, издал совершенно не собачий звук «фью-у!» – и метнулся назад, в большой зал.
До слуха донеслись возгласы, звук падения предметов и что-то еще, не вполне понятное… От Надежды на миг остались одни глаза. Николай Степанович схватил автомат и, на бегу досылая патрон, бросился на шум.
Картина, открывшаяся взору, воспринималась только по частям. Так, наверное, завершил бы «Ревизора» Мейерхольд, доживший до старческого маразма.
Коминт стоял, занеся над головой кривую турецкую саблю. Он держал ее в левой руке, потому что правая, вывихнутая, была надежно упакована за пазухой.
Ашхен с пистолетом, направленным не совсем в Николая Степановича, но почти, прикрывала собой беспомощного, по ее мнению, мужа.
Тигран стоял очень спокойно, и автомат в его опущенных руках смотрел примерно туда же.
Светлана и Костя одинаково перегнулись через стол, что-то высматривая.
Индейцы Петька и Армен медленно шли на полусогнутых, и в руках их посверкивали томагавки.
На лестнице как спускались, так и замерли Семен и Сашка – ребята из Левкиного «православного воинства»,
Позы и лица всех присутствующих выражали крайнюю степень изумления.
Тогда Николай Степанович осторожно скосил глаза.
Две белые собаки танцевали на задних лапах, обнявшись и тихо прискуливая.
А у самой стены, раскинув руки, стоял высокий человек в старомодном расшитом камзоле. Он не мог отойти, потому что несколько томагавков, вонзившись в стену, пригвоздили полы его камзола. Услышав Николая Степановича, он осторожно повернул голову.
Это был Брюс.
ЗОЛОТАЯ ДВЕРЬ…
(Конго (Леопольдвиль), 1968, март)
Глаза чудовища были круглые и отливали тусклым серебром. Морщинистые веки медленно опускались. Дракон делал вид, что не обращает на нас никакого внимания. Он поднял лапу, поискал, куда ее поставить. Поставил. С неуклюжим изяществом переволок белое брюхо через ствол поваленного махагона, преграждавший ему путь. Сделал два быстрых шага и приподнял тупую морду. Я возблагодарил Создателя, что дракон не может подняться на задние лапы, подобно тиранозаурусу рекс: были они не длиннее и не мощнее передних. Это был ползающий дракон. Кожа его отливала перламутром. Чешуйки были настолько мелки, что сливались. Негры называли его за это «голым драконом».
– Степаныч, я сейчас свалюсь, – предупредил меня Коломиец.
– Но нэ з переляку, а з лютой нэнависти, – сказал я. – Ты лучше хватайся вон за тот сучок.
Коломиец с сомнением посмотрел на сучок. Потом вниз. Потом на себя. Весил он вдвое больше, чем полагалось старшему лейтенанту, хотя бы и ГРУ.
Так я до сих пор и не знал: то ли Коломийца мне навязали, то ли предоставили в распоряжение. Связи у Скопина-Шуйского в разведке были давние и крепкие.
Дракон между тем дважды обошел вокруг дерева, где мы нашли убежище, остановился и стал одновременно покачивать хвостом и мотать башкой, словно бы колеблясь: то ли перегрызть ствол, то ли околотить нас, как груши.
Коломиец крякнул и утвердился на случай второго варианта.
Дракон еще раздумывал, а насекомые уже вовсю нас жрали. Накомарники не пережили нашего мгновенного взлета.
– Что-то гудит, – сказал Коломиец с надеждой. – Может, самолет?
– Да хоть вся Вторая воздушная армия, – сказал я. – Нам бы сейчас как нельзя кстати оказался старый добрый воздушный шар с веревочной лестницей и благородными жюль-верновскими героями.
– Но что-то определенно гудит!
– А разве вас не учили по звуку моторов определять тип самолета? – невинно спросил я.
– Это где? На историческом-то факультете? – картинно рассмеялся Коломиец.
Почти три месяца мы лазили по джунглям, и все три месяца Коломиец валял передо мной дурака, хотя – он знал, что я знал, что он знал… – и так до бесконечности.
Дракон, кажется, принял решение. Он отошел, коротко разбежался и боднул дерево костяным бугристым лбом.
– Степаныч, – сказал Коломиец, – ты легче. Ты лезь наверх. Я его попробую гранатой.
– Не суетись. Осколками все равно посечет. Не повалит он дерево.