Посох Времени
Шрифт:
Вскоре дорога пошла резко вниз, отчего приноровившийся к долгому подъёму путник чуть ли не бегом припустил к нескромно выступающей из густой растительности мраморной колоннаде. Массивные белые столбы колонн, окаймляющих подъезд к дому Холла, совершенно не считаясь с приземлённым умением местных светил архитектурного искусства, не несли никакой практической пользы. Да это и понятно, ведь по слухам хозяин жилища с самого начала ставил перед строившими всё это великолепие заезжими зодчими, имеющими просто императорский размах творческой мысли, задачи, значительно удалённые от рамок понимания зажравшихся местных «каменщиков». Никому из них даже в голову не могло придти, что колонны могут служить
Прошло много веков, а древние постройки с непонятными Этрусскими письменами и сейчас поражают человеческое воображение, несмотря на то, что нападавшие на италов и латинян враги отчего-то всегда старались разрушить до самого основания эти древние свидетельства совершенства человеческого разума. Остаётся только гадать, как же велик и прекрасен был Рим во времена самого Романа. Восстановить былое не удавалось никому, а строить добротно новое могли совсем немногие.
Как видно этот Артур Холл был большой оригинал и считал себя умнее других римлян, поскольку оценив достоинства старой архитектурной школы, нашёл возможность нанять для себя тех людей, которые ещё хранили в своих головах науку строительства вечных городов.
Все знали, что он не стеснял себя в средствах. Чего только стоила вымощенная камнем мостовая, что вытягивалась к парадному подъезду поистине императорского особняка Холла? Её идеальное рябое полотно вполне можно было принять за широкий отрез высланной до самого порога ткани. Сам въезд на колесничную площадку дома, не уступающий в ширине и размаху дворцам центра Рима, венчала тонкая, высокая арка. Ах, как же это было хитро! И колоннада, и она будто говорили: «А что мне, Артуру Холлу, стены и потолки, когда мой дом вся земля и всё небо».
Лонро не в силах двигаться дальше, остановился прямо под аркой и, высоко задрав вверх острый подбородок, принялся рассматривать украшавшие её непонятные надписи и лепнину. Вскоре к нему подошёл кто-то из прислуги. Бронзовое лицо этого пожилого, невысокого и очень худого человека отливало болезненной серостью. Он деловито огладил редкие кучерявые локоны смокшихся от пота волос и хрипло спросил:
— Что вам угодно?
Лонро оторвался от созерцания арки и повторно смерил взглядом наглого «садовника». Пусть Джеронимо был и не в выходном платье, однако и в оборванцы его никто сейчас не рискнул бы отрядить - одежда гостя вполне соответствовала его статусу. Похоже было на то, что у зажиревшего Артура Холла слуги были сильно избалованы и уже давно забыли что такое хлыст хозяина.
— Я, — добавляя пинту властной меди в хорошо поставленный голос, произнёс молодой человек, — Джеронимо Лонро - сын Луиджи Лонро из Ливорно. Скажи хозяину, что я здесь. С ним было договорено о встрече. И поторопись, мне и так пришлось изрядно натерпеться сегодня под изнуряющим полуденным солнцем.
Вопреки ожиданиям Лонро «садовник» лишь скорчил кислую гримасу и, судя по всему, не торопясь выполнять его поручение, вяло ответил:
— Мне ещё нужно окопать Азалию[39]. Засуха превратила землю в камень, а я очень люблю эти цветы. Они…
«Садовник» говорил что-то ещё, а изумлённый догадкой Джеронимо слушал его, широко открыв рот. «О, Боги, — выстрелило у него в голове, да ведь это и есть сам Арти Хоу»!
Хозяин особняка, источая умиротворение, рассказывал гостю что-то о своём саде и о том, как же всё-таки сложно ухаживать за ним в такое засушливое лето, а в голове Лонро что-то загудело. В который раз ему приходилось чувствовать себя виновным, не совершая ничего дурного. Эту истощающую нервы тактику общения ему привил ещё новоприставившийся Небесам Ангус Берцо. И вдруг мир в глазах молодого человека снова перевернулся с ног на голову. Он, покачнувшись, побледнел, и словно спиленное дерево рухнул лицом вниз, прямо в ноги перепугавшемуся хозяину...
Очнулся Джеронимо в какой-то крытой тенистой базилике[40], коих, к слову сказать, вокруг особняка Артура Холла было четыре, каждая в честь одного из особо почитаемых хозяином Богов. Как узнал Лонро позже, из центра дома ко всем этим сооружениям храмового назначения выводила отдельная анфилада[41]. И одна базилика вещь роскошная, что уж говорить про четыре? Помнится, отец страшно гордился собой, когда нашёл в себе силы построить подобный древний храм возле их загородного дома. Однако и тут Холл обошёл большинство из местных вельмож. Все его базилики были крытыми, а для прямого общения хозяина с Богами имели в центре потолка большое круглое отверстие.
Джеронимо, оглушённый солнечным ударом у арки колесничного двора, окончательно пришёл в себя только к закату. Сердобольный Холл отрядил к уходу за лишившимся чувств гостем сразу трёх девушек из прислуги и одного …вавилонянина. Что тут поделаешь, уж так тот сам себя называл. Благовонные притирания и прохладные компрессы очень скоро возымели своё действие, и как уже говорилось ранее к закату, порядком напитавшийся от слуг рассказами о «дворце хозяина» молодой Лонро был бодр и весел.
Навестив молодого гостя в базилике Венеры тот, кого раньше звали Арти Хоу, участливо поприветствовал его и внимательно, хоть и не без присущей ему некой отстранённости во взгляде выслушал звучащие в свой адрес речи, полные благородной лести. Приняв похвалу как должное, хозяин особняка приказал подать молодого виноградного вина и завёл со своим гостем пространные беседы о жарком лете, о виноградниках, в общем, обо всём том, что было безынтересно им обоим, но о чём было принято говорить.
В этих долгих и пустых беседах Артур Холл продолжал держаться на расстоянии, не давая молодому Лонро никакой возможности обнажить так донимавшие его вопросы. Конечно, Хоу прекрасно понимал, что потомок известного италского рода, строго соблюдая странную прихоть самого Арти о том, что частные визиты к нему должны совершаться непременно пешком, явился сюда не ради нескольких глотков молодого вина.
Всегда предпочитающий одиночество любой компании Арти планировал расстаться с визитёром, добившимся своей запредельной настырностью его аудиенции, значительно раньше. Зная общеизвестную скандальность и замкнутость хозяина дома можно говорить с полной уверенностью, что только случившийся с Лонро солнечный удар смог оттянуть до заката этот визит.
Время шло. Где-то в отдалении, в тени тихо опустившейся ночи звучно сверлили тёплые небеса крохотные виолы[42] цикад. Нарушая непроизвольно возникшее молчание, Холл с облегчением вздохнул. К его радости весь запас пустых разговоров на сегодня иссяк, и теперь он не без удовольствия ждал того момента, когда можно будет омыться и отправиться ко сну. Его дряблое, измученное болезнями тело требовало отдыха.
Внешне не проявляющий досады по поводу ночлега незапланированного гостя, Холл настоял на том, чтобы тот остался до утра. Заверив Джеронимо в том, что прислуга обустроит ему достойное ложе здесь же, в прохладной базилике Венеры, хозяин двинулся было спать, но! В этот момент, рассыпающийся в словах благодарности Лонро, неосторожно заверил его в том, что предоставленные ему условия даже более чем пригодны для скромного молодого человека, привыкшего в землях рассов к настоящей походной обстановке.