Посох Времени

Войтешик Алексей Викентьевич

Расчёты отставного «Дикого гуся»[52] оказались не верны. За сборами да неблизкой дорогой в Шуйское становище добрались только к глубокой ночи. Рисковали, ведь в такое время четники могли и подстрелить того, кто шастает у частокола в непроглядной чаще. Благо Ратиша хорошо знал местные порядки и обычаи, а потому к запертым на ночь воротам приближались с шумом. Привратные долго не решались открыть, но потом, смирив сердце, всё же пустили заблудившихся бедолаг на ночлег.

Напрасно Лонро надеялся, что вступившая в права ночь даст ему возможность всё как следует взвесить. Стараясь побыстрее завершить здесь все свои дела, Ратиша просто рвал из-под себя землю. Не успел Джеронимо опомниться, как его спутник тут же доложил, что Радимир из Щучьего скуфа уже тут и стоит на постое, стоит не один, а с каким-то парнем и молодой жрицей, Йогиней.

У Лонро больно кольнуло сердце, а Ратиша, не говоря ни слова, тут же ушёл к коновязи, где, как ему сказали, только что возился старик Радимир.

Вскоре Джеронимо стало совсем худо. Полежав немного на скрипучем, шатком топчане, то ли во сне, то ли наяву он увидел, как из каких-то расплывчатых цветных кругов перед ним появилось озабоченное лицо Ратиши, за спиной которого маячил тот самый дед из Щучьего скуфа, которого они искали.

Видя, что с латинянином происходит что-то неладное, Ратиша увёл старика в сторону и начал ему разъяснять причину того, что заставило их искать встречи с ним. Выражение лица Щучьевского людина[53] в зависимости от того, что он слышал, менялось от лёгкого недоумения до подозрительной заинтересованности.

Всё шло как надо. Ратиша, даже удивлялся сам себе, как же ловко всё выходило? Ему-то тут и придумывать ничего не надо было, ведь и слепой увидел бы, что расхворавшемуся латинянину нужна помощь. С подобным недугом может справиться только сильная жрица или волхв, знахарь! Вот в Щучьем, де, чужакам и сказали, что касаемо жриц можно поговорить только с Радимиром, поскольку только тот с Йогинями знается. Узнать про то, что дед будет ночевать в Шуйском, было несложно, а поскольку терпеть страдания хворый латинянин уже больше не мог, решили ускорить встречу...

Радимир вдумчиво слушал говорившего. Вглядываясь в испещрённое морщинами лицо старика, Ратиша вдруг испугался. Вместо ожидаемого понимания в остром взгляде щучьевского людина, играли странные искорки то ли ярости, то ли даже злости. Ещё более странным оказалось то, что вынырнув из этих явно недобрых мыслей, Радимир, как ни в чём не бывало, просто с отеческой теплотой в голосе спросил:

— Тебе-то, человече, наверное, объяснять не надо, что трудно выполнить то, о чём ты так просишь? Сама Йогиня выбирает с кем ей говорить, а с кем нет, понимаешь? И с ней тут не поспоришь. Скажу больше, я-то сам вовсе не подпускал бы этих заезжих к межам Беловодья, а уж тем более к нашим жрицам. И что за хитроумный урок дают Боги этим жёнам, ведь, сколько уж таких чужаков приходило с ними повидаться? Ты хоть знаешь, кого именно из Йогинь он ищет?

Ратиша шумно набрал в себя воздух и медленно выдохнул. Только-только улетавшая вдаль птица удачи сделала круг и, вернувшись обратно, снова села прямо над его головой.

— Сейчас, — сдержанно скал он, — я поговорю с ромеем и всё узнаю…

Сказать-то одно, а вот сделать – совсем другое. Оказалось, что имени нужной ему Йогини Лонро попросту не знал.

Латинянин и былой наёмник спешно и сбивчиво что-то обсудили, и тут же пришли к очевидному и досадному выводу – они угодили в тупик.

Как ни странно, но выход из сложившейся ситуации предложил сам дед:

— Скажи ему, — снисходительно кивнул Радимир в сторону чужака, — помогу я горемыке этому. Идём….

Они прошли вглубь постоялого двора, где возле конюшен горел костёр. Вокруг огня собралось немало людей. Лонро почувствовал, как его ноги стали наливаться тяжестью, спиной к ним стояла …Йогиня. Радимир окликнул жрицу и та повернулась…

Та же яркая одежда, те же сапожки, та же гордая и красивая стать, …но это была не та женщина.

Видя, отчаяние в лице латинянина, старик расен что-то сказал поднявшемуся навстречу им молодому парню, и тот тут же исчез где-то в темноте.

— Скажи ему, — обратился Радимир к Ратише, — слышь, северянин? Пусть пока не сдаётся в лапы кручине. Он, как видно, шёл к Радмиле, я вроде его помню, был у нас. Идите почивать. Поутру я пришлю к вам Светозара, он сведёт вас к ней…

Холодный рассвет едва пробивался сквозь плотный занавес серого неба. Мелкая морось висела в мечущемся воздухе, давая понять, что недолгие времена доброго расположения Духа красавицы-осени закончились и сейчас эта своенравная девица явит свой истинный лик.

Лонро плохо спал в эту ночь. Ему не давало покоя расходившееся не на шутку сердце. Едва только мысли латинянина касались предстоящей встречи с Йогиней, онотрепетало и брыкалось, будто беспокойный щенок на мокрой лежанке. К рассвету шум безумствовавшего всю ночь ветра, обрывки неясных сновидений, пляска разыгравшейся крови, да и невыносимый храп Ратиши, спавшего в другом углу отведённой им на ночлег клети, отдавались в голове Джеронимо колокольным звоном.

Поднялись. С завтраком решили не затягивать, кто знает, будет ли потом на это время. До гостевой корчмы, где планировали они откушать, было всего-то шагов сорок, но вот решиться идти туда при эдаких-то порывах ветра, да ещё и по совершенно раскисшей земле было непросто. Первым к харчевой избе, ссутулившись и кутаясь в трепещущие на ветру одежды, зашагал Ратиша.

— Эй! — вдруг тут же окликнул его кто-то и из-за угла появился тот самый молодой человек Светозар, что был вчера у костра с Радимиром. — Северянин, — продолжил он, — здравия тебе. Радмила ждёт. Скажи …этому, хворому, что мне наказано отвести вас к ней….

— Что, что, …что он говорит? — всполошился Джеронимо.

— Здаётся мне, — со вздохом подтягивая поясной ремень, на котором сиротливо болтались пустые петли и лямки оружия, недовольно протянул Ратиша, — не доведётся нам подкрепиться. Ща, паря, — сказал он уже посланцу, — оденемся, как следует, да мечи свои заберём[54]. Жди нас у ворот…

Вглубь леса отправились конными. Ехали молча, не спеша, держась позади своего немногословного провожатого. Ветер присмирел, опасаясь соваться под кроны вековых хвой, и лишь с шипением носился где-то вверху, сбрасывая вниз сухие сучья да шелуху, сорванную с идеально ровных, бронзовых стволов.