Посох Времени
Шрифт:
Глядя на то, как озадаченный Джеронимо не без раздражения принялся снимать с себя одежду, Ангус окинул взглядом окрестности, думая, куда бы это поудачнее зашвырнуть попавший к нему в руки камень. Эта бестия была настолько скользкой от серой донной глины, что грозила нырнуть обратно в воду, и что вполне могло случиться, угодить несчастному ромею по ноге. Решив на этом остановить преследующие его сегодня неприятности, Берцо огладил булыжник и, ополоснув его родниковой водой, собрался было как следует замахнуться, но тут же неловко качнулся назад и сел в забурлившую под ним воду. Короткая картинка, только что мелькнувшая в его глазах,
Лонро, глядя на него, не решаясь подойти ближе, наблюдал за происходящим, широко раскрыв рот. Берцо сидел в каменной ванне так, будто его окружала не ледяная вода, а пропитанный солями и притираниями «розовый чай» римской бани. Со стороны казалось, что торговец по какой-то причине просто боится посмотреть на свою погружённую в воду руку.
Поднятые со дна меловые разводы серой глины скрывали от Лонро то, во что его старший товарищ просто не мог поверить. Берцо резко выдохнул, сдувая с кончика носа набежавшую каплю и, медленно поднял из воды гладкий, очищенный от грязи булыжник. В его задрожавших руках был золотой самородок весом никак не меньше чем в полторы сотни русских унций[35]…
Клубок шестой
Лонро шёл к ромавым холмам, что выгибали свои покатые, покрытые сочной зеленью виноградников спины вдали от вечного города. Окунувшись в спасительную тень тутовых деревьев, окаймляющих идущую на восток дорогу, Джеронимо глубоко вздохнул и будто бы разом стряхнул с себя доедавшую его в течение долгого времени душную суету раскалённых каменных стен.
Прохожие встречались редко. В это засушливое лето испепеляющий полуденный зной до самого заката отбивал у людей всякое желание покидать без особой надобности затенённые навесы дворов. Жизнь на дорогах и в окрестных селениях проявлялась только от начала вечерних сумерек до темноты и от первых лучей зари до того часа, когда даже вездесущие базарные мухи не рисковали перелетать от одной палатки к другой.
Рассуждая о неблагосклонности Небес к запросам и чаяниям римского люда, Лонро услышал в придорожных кустах слабое журчание воды и неторопливо спустился к бьющему у подножия холма роднику. Поросшая серым мхом массивная каменная арка, возвышающаяся над этим природным чудом, наверняка ещё хранила в своей бездонной памяти далёкие времена безумства Везувия. В самом центре её свода красовалась позеленевшая от времени голова барана, из разинутой пасти которого в выложенный тесаным камнем бассейн лилась струя холодной, такой желанной в этот час воды.
Лонро снял потерявшие цвет дорогие сандалии и, толкаемый желанием хотя бы частично вернуть им былой лоск, безуспешно попытался стряхнуть с них налёт мелкой дорожной пыли. В конце концов, смирившись с тем, что его обувь испорчена, Джеронимо сунул разрисованные пылевыми оспинами ступни обратно и, застегнув ремешки, преисполненный блаженства шагнул в исток прохладного ручья прямо в обуви.
Омыв измученные дорогой ноги, он не удержался и протянул руки к мраморной бараньей голове. Вода, встретившись с горячим телом, будто играясь, неожиданно брызнула в стороны, заставив усталого путника вскрикнуть и зажмуриться. В испуге он задержал дыхание и вдруг неожиданно для самого себя громко рассмеялся.
Набирая полные ладони чистой, полной земной силы влаги, он стал бросать её себе в лицо, омывать
Вдоволь натешившись изгоняющей усталость прохладой, Лонро выбрался обратно на плоские камни, устилающие подступы к ручью. Он оглядывался по сторонам, будто нашкодивший в парадном зале ребёнок и продолжал улыбаться то ли простой и божественной радости омовения, то ли нелепым воспоминаниям о недавней попытке вернуть достойный вид собственной обуви.
Что теперь из себя представляли его покрытые аппретурой[36] сандалии едва ли не равные в цене конской сбруе? Или его напитавшееся холодной водой дорогое платье из тончайшего дравидского[37] шёлка? Оно, безобразно прилипнув к продрогшему телу, просвечивалось и свисало, заставляя молодого человека краснеть и стыдиться проявившейся сквозь мокрый шёлк собственной наготы.
Лонро вздрогнул. Он вдруг ясно почувствовал на себе чей-то взгляд. Старательно осмотрев окружающие кусты, Джеронимо не заметил ничего подозрительного. Лёгкий мотылёк тревоги взмахнул своими мягкими крылышками где-то под самым сердцем и молодой человек знатного италского рода выпрямился во весь свой рост, считая неприличным встречать опасность в позе проворовавшегося, загнанного в угол рыночной толпой торговца.
Мир вокруг него по-прежнему хранил умиротворение, и только одинокий пожухлый лист, нарушая эту идиллию, вывалился из густой кроны тутового дерева и устало спорхнул к нему под ноги. Лонро поднял голову. Чуть в стороне от него, взгромоздившись на гибкий стебель дикорастущего, колючего куста сидел огромный ворон. Иссиня-чёрное одеяние снискавшей печальную славу птицы, прикрываемое богатой листвой, сливалось с переплетениями теней. Её присутствие выдавал лишь леденящий душу, внимательный взгляд, бросаемый поверх горбатого, мясистого клюва, придающего этому стражу преисподней вид предвестника неких трагичных событий. Да, пожалуй, это можно было прочесть именно как недобрый знак…
Лонро невольно тряхнул головой и, прогоняя прочь просыпающиеся предчувствия, вдруг вскрикнул: «Кш-ш-ш!!!» Дождавшись, когда тень чёрной птицы исчезнет из виду, расстроенный Джеронимо, сделал несколько шагов к дороге и, почему-то остановился.
Бросив взгляд в сторону оставшегося позади источника, он заметил, что в чистейшей воде ручья, весело убегающей к дальней расщелине по скользким спинам жёлто-оранжевых камней, произошла странная метаморфоза. Казалось, что она отливала бурым, кровавым цветом. Не стой Джеронимо несколько мгновений назад рядом с кольцом бассейна, он с твёрдой уверенностью мог бы утверждать, что там, скрытое от людских глаз лежит чьё-то окровавленное тело. Вздор! Ничего подобного там и быть не могло. Лонро подтянул полы холодной от влаги одежды и спешно зашагал прочь от этого странного места.
Подъём на второй холм был затяжным. Деревья встречались реже, но прожариваемые полуденным зноем небеса щадили одинокого путника, посылая ему с полей лёгкий ветерок.
К тому времени, когда из-за покатой макушки холма стали появляться очертания дома известного всему Риму баловня судьбы Артура Холла, одежда Джеронимо уже высохла. Сейчас, когда солнце снова добралось до него, Лонро пришлось пожалеть о том, что он так быстро покинул живительную тень оставшегося у подножия холма родника.