Потаенные ландшафты разума
Шрифт:
Я шел очень долго. Звезды то показывались, то опять пропадали, а я все шел и шел, шел и шел. Чернота леса, хруст веток под ногами, пляска сумасшедших звезд над головой - все это с удручающим однообразием повторялось после каждого шага, и скоро мне стало казаться, что я - муха, попавшая в сироп.
Вокруг меня, а то, что было или казалось, что было вокруг меня, что нельзя было даже назвать словом "здесь", все это, слитое в один комок, без времени, без пространства, безличное, бессодержательное, бесконечное бессмысленное, такое, что можно было с равной степенью правдивости сказать и: "я бреду по лесу" и "лес бредет по мне".
Если бы я думал в тот момент обо всем, что со мной приключилось,
На поляне, куда я вышел, горело три костра. В центре меж их сидели и лежали люди, укрывшись шкурами и латаными-перелатаными лоскутами. На краю поляны стоял крытый фургон, но лошади нигде не было видно.
Я приблизился к пламени костра, вытянув к нему руки. Ноги и туловище так закоченели, что я не мог согнуться и присесть поближе к пламени, пока хоть чуть-чуть не согрелся.
– Откуда идешь?
– вдруг спросил меня старик, лицо которого с блестящими стеклянным блеском глазами казалось столь отрешенным, что я не сразу понял, что это говорит он.
– Садись ближе, - он вытащил изо рта трубку и указал длинным мундштуком на место на шкуре возле себя.
– Видно, ты не оставлен в жизненном пути своем Провидением, раз набрел на нас. Выпей, - он пошарил между ногами и, достав прямо из огня черный металлический ковш, протянул мне.
– Странные бывают встречи, - говорил он словно бы сам с собой, пока я пил грязную от сажи похлебку, - кочую по свету с самого рождения, а не перестаю дивиться. И все потому, что, как говорила моя мать, я сын огня. Не всякому дано познать божественную силу, заключенную в пламени, прочесть в нем знаки, чертимые самим Провидением. Я старше тебя, но все равно сильнее и, как знать, может быть переживу тебя, их всех, - он вяло махнул в сторону сидящих, - Маркграфа, а то и самого Повелителя, если только не сгорю, как моя мать и мой дед, если пламя по ошибке или по моей неосторожности не поглотит меня прежде.
У меня начали слипаться глаза, и старик, заметив это, указал мне на свободное место среди спящих.
– Ложись, вижу, что ты устал. Это мое место, но я привык всю ночь смотреть на огонь и думать. Я не любопытен, - продолжал он, пока я заползал под шкуру и пристраивался между по-старушечьи костлявой девочкой-подростком и огромной бабой, возле которой я которой казался себе ребенком.
– Не стесняйся, - прервав свою речь, подбодрил меня старик.
– Делисса - наша женщина-борец, хоть у нее тяжелая рука, она тебя не обидит.
И снова продолжил:
– ... я не любопытен, знаки огня говорят мне больше, чем могут сказать люди...
Прижавшись к горячей груди богатырши, словно это была моя родная сестра, я мгновенно заснул.
Мне снилось, что я один в чудном изумрудном парке, что я сижу и грущу о моей навек утраченной Агате, как вдруг...
Глава III
– Т-с-с... Я фрейлина ее Высочества, Предвосхищение. Я не люблю шума, поэтому внимательно слушай и не перебивай. Хоть я всего лишь фрейлина, зато одна из самых...
– Она испуганно оглянулась на шум треснувшей в лесу ветки.
– Из самых приближенных к госпоже, - на секунду нахмурившись, продолжала она, но тут же ее лицо снова приняло чуть
Она хихикнула и сделала в воздухе книксен, но словно бы играя сама с собой или обращаясь к кому-то невидимому, но уж никак не ко мне.
– А все дело в том, что с той поры, как ты исчез, как доктор всех наук направил тебя на коронацию моей госпожи, так вот, с той поры ты исчез в своем мире, и хоть там прошло не так уж много времени, хотя это с какой стороны посмотреть, ведь у нас, небожителей, Время то ходит, то отдыхает, а бывает, что и... ну, да я не об этом. За те две недели твоей отлучки, твоя возлюбленная лишилась напрочь, нет, как бы это... а, совершенно лишилась сна и аппетита, ее даже не могли позабавить берлинские акробатки, которых бургомистр специально выписал для нее, а доктор всех наук прописал ей на них смотреть перед сном, для укрепления нервной системы. Но, увы, это не помогло, как и черепаховый суп, который готовят ей теперь днем и ночью, днем и ночью, и все во дворце пропахло черепахами, но...
Она, не договорив, наклонилась, как бы прислушиваясь, и, словно бы что-то услыхав, перешла с тарахтенья на повышенные обороты и теперь слова вылетали из нее, как из испортившегося патефона перед тем, как в нем лопнет пружина. Я даже удивлялся, как это слова, вместо того чтобы вылетать из ее рта, не зацепятся там друг за друга и не собьются в шипучий коктейль.
– Сейчас явится сама госпожа, а ты должен знать, что вылечить ее никто не может, конечно не госпожу, а твою желанную, ее бы и вылечили, но никто не знает, чем она болеет, и это даже не тоска, от тоски у докторов всех есть отличное лекарство, и это даже не утрата, от утрат есть средство у бургомистра, хоть он и держит его в своем личном сейфе и боится утраты его, но он бы согласился утратить часть его, "лишь бы у милой Агаты не было никаких утрат" - это его доподлинные слова. Так что все сбились с ног, объявлена награда тому, кто узнает, что за болезнь мучит твою суженую, и тройная тому, кто ее вылечит. Под видом лечения ее уже целовали целых четырнадцать принцев, но чуда не произошло, и бургомистр велел гнать их и всех прочих заезжих принцев со двора, и теперь она лежит день и ночь на террасе, туда вынесли ее постель, и смотрит перед собой... Ай...
Она подпрыгнула, будто ее кто-то ущипнул, перевела дух и уже спокойней продолжала:
– Ты можешь узнать о ее болезни, если хотя бы одним глазком посмотришь в...
– она перешла на шепот, а перед тем, как сказать, с опаской посмотрела по сторонам, - в "Книгу Судеб". Я хоть и...
– Тс-с-с... Сейчас появится Сама... Все, что надо, я тебе уже сказала, так что ты не обижайся на нее. У нее столько забот, что времени думать о каких-то там любовных неудачах, болезнях или разлуках просто не остается. Сам Старик запретил ей и заикаться о чем-либо другом, кроме Великих идей, Абстракций и Неразрешимых Парадоксов, Он считает, что Она выше рангом, чем... Ой! Бегу, прощай.
Болтливая служанка поспешно скрылась, юркнула в невидимую для меня дверь и исчезла.
Раздались фанфары, на этот раз не такие оглушающие, как на коронации, и в бледно-розовом призрачном сиянии явилась Истина, возникла вдруг из незаметной точки и быстро выросла в эффектную властную даму с высокой шеей, покатой спиной, крупным бюстом, осиной талией и массивными бедрами. На ней было короткое в обтяжку белое платье, руки до локтей в белых перчатках, а в волосах ослепительная диадема. В целом она явилась мне тем оригиналом, жалкие копии которого столь безуспешно лепили голливудские "звездоделы".