Повелители лошадей
Шрифт:
— Он оскорбил меня! — настаивал Чанар. — Разве я не говорил, что совет дрожал от страха? Что они благоговели перед нашей мощью? Позволено ли иностранцу издеваться надо мной в твоей юрте? Наполовину обнажив меч, он повернулся лицом к Ямуну. Тело Чанара было напряжено, спина выгнута дугой, руки замерли.
Ямун направился прямо к Чанару, не дрогнув под пристальным взглядом генерала. Глядя Чанару в глаза, он заговорил медленно и мягко, но с резкостью. — Чанар, ты мой анда, мой кровный друг. Мы сражались вместе. Нет никого, кому я доверяю больше, чем тебе. Я никогда не сомневался
— Ямун, я обращаюсь к тебе с просьбой. Он солгал обо мне. Я не позволю ему запятнать мою честь. Я этого не потерплю. Чанар попытался высвободить руку, но хватка Ямуна удержала ее на месте.
— Генерал Чанар, сядете! — ответил кахан. Его голос гремел, когда он выплевывал слова с трудом сдерживаемой яростью. — Я слушаю этого человека, — сказал он, указывая пальцем на Коджу, — но верю ли я? Возможно, мне следует это сделать, если он так тебя злит.
Чанар задрожал, разрываясь между яростью и преданностью. Наконец, он вложил клинок в ножны и, молча, вернулся на свое место. Там он сидел, мрачно уставившись на священника. На протяжении всего обмена репликами Коджа сохранял спокойствие, легкая дрожь нервозности и страха пробегала по его телу. Он был поражен вольностями, которые генерал позволил себе в присутствии своего господина.
Ямун небрежно вернулся на свои подушки и махнул рукой, чтобы принесли еще чашу вина. — Чанар — мой анда. Это особая дружба, как между братьями. Поскольку он мой анда, Чанар Онг Кхо имеет право свободно говорить передо мной. Ямун сделал паузу, чтобы внимательно посмотреть на Коджу. — Ты, однако, не мой анда. Было бы разумно, если бы ты помнил об этом, когда будешь говорить. Туйганы не воспринимают оскорбления легкомысленно. Мне следовало бы выпороть тебя за твои слова, но ты мой гость, поэтому на этот раз я только предупреждаю тебя, — спокойно сообщил кахан удивленному ламе. Мрачный взгляд Чанара смягчился.
— Я прошу прощения за то, что оскорбил доблестного Чанара Онг Кхо. Я вижу, что он храбрый воин, — сказал Коджа, кланяясь генералу. Чанар хладнокровно принял извинения.
Ямун вытащил маленький нож из ножен, висевших у него на поясе, и держал его между собой и Чанаром. — Брат Чанар, этот священник не понимает нашей связи. Вот что значит быть андой, Коджа из Хазарии. Ямун провел ножом по своей руке, сделав небольшой порез на ладони. Когда из пореза начала сочиться кровь, он передал нож Чанару.
Чанар взял нож, поворачивая его взад-вперед так, что свет отражался от лезвия. Не говоря ни слова, генерал провел кончиком лезвия по своей руке, и прикусил губу от внезапной боли.
Когда из раны потекли первые капли, Ямун прижал свою кровоточащую руку к руке Чанара, крепко сжимая ее. Кровь сочилась у них между пальцами, каплями разбрызгиваясь по коврам. Двое мужчин встретились взглядами — кахан был уверен в себе, генерал улыбался сквозь сильную боль.
— Видишь, жрец, мы — анда, — сказал Ямун. Кахан по-прежнему не проявлял никаких признаков боли. Он еще сильнее сжал руку Чанара, заставив генерала слегка поморщиться. Они держались за руки еще
— Я твой анда, Ямун, — громко объявил Чанар, хотя и немного задыхаясь от боли, так, что Коджа мог услышать. Воин сжал руку в кулак. Ямун откинулся на подушки, почти не обращая внимания на собственную рану. Вперед вышел слуга с толстыми полосками войлока и миской с горячей водой и поставил их между двумя мужчинами. Чанар начал перевязывать себе руку, в то время как слуга пытался суетиться вокруг кахана.
— Принеси напитки — черный кумыс — для моего анды и этого посетителя, — приказал Ямун. — Я позабочусь о себе сам.
Слуга на мгновение исчез, затем появился снова с кожаной сумкой. Расставив серебряные кубки, слуга разлил напитки и поставил их перед мужчинами. Коджа посмотрел на кумыс, творожистого белого цвета, и осторожно понюхал его. Священник узнал в нем перебродившее кобылье молоко, напиток, популярный среди Туйганов. Это был «черный» кумыс, приготовленный от собственных кобыл кахана и считавшийся лучшим из всех. Коджа сделал глоток горьковатого напитка, а затем осторожно отставил чашу в сторону, пока другие мужчины допивали содержимое своих кубков.
— Мой господин... — в конце концов, начал лама, но кахан отмахнулся от него.
— Разговор окончен, — объявил Ямун. — Завтра мы соберем совет, чтобы выслушать сообщение этого посланника. Он взял свой кубок с кумысом и частично отвернулся от Чанара и священника, подавая им сигнал уходить. Чанар неохотно встал, поклонился Ямуну и вышел за дверь. Порыв холодного весеннего воздуха ворвался в дверной проем, заставив лампы замерцать. Коджа позаботился о том, чтобы не поворачиваться спиной к кахану, что в собственной стране священника было бы расценено как оскорбление.
Ямун поднял руку, приветствуя уход посланника. Наспех намотанная повязка на его ладони соскользнула, позволив крови снова потечь из раны. Видя это, Коджа воспользовался возможностью, чтобы помочь.
— Великий Повелитель, у меня есть небольшой навык в заживлении ран. Если бы я мог оказать какую-нибудь небольшую услугу моему прославленному хозяину, это принесло бы большую честь моему храму. Коджа опустился на колени, коснувшись головой пола.
Ямун повернулся к Кодже, приподняв одну бровь, изучая кланяющегося священника. — Если у тебя есть некоторый навык обращения с заклинаниями, здесь от этого будет мало пользы. Помни, сила магии ушла из этой области.
— Я знаю, Кахан Туйгана, но в нашем храме нас обучают секретам трав. Это то, чему должны научиться все избранные, — объяснил Коджа, все еще стоя на коленях.
— Что, если ты планируешь отравить меня?
— Я бы не стал этого делать, великий кахан. Я проделал долгий путь, чтобы говорить от имени моего принца, — объяснил Коджа, поднимая взгляд от пола. — Ты даже не слышал его слов.
Ямун наклонил голову и внимательно посмотрел на священника. Наконец, его губы изогнулись в кривой усмешке. — Я думаю, что в твоих словах есть смысл. Что ж, тогда, посланник Хазарии, давай посмотрим, что твои навыки могут сделать для моей руки.