Повелители лошадей
Шрифт:
Как раз в тот момент, когда он собирался уходить, Ямун обернулся. — И пошли кого-нибудь из моих Кашиков, кто умеет считать. Назначь его их командиром. Пусть все, кто ослушается тебя, знают, что это по слову кахана. Ямун автоматически добавил последнее слово — формулу, которая означала его приказы.
— По твоему слову, все это будет сделано, — механически ответил Чанар, согласно формуле этикета. — Это все, что должны делать мои люди? — спросил генерал.
Ямун остановил своего коня и оглянулся на Чанара. — Ты, Генерал Чанар, отправишься в орду моего сына Томке и понаблюдаешь за его лагерем. Я хочу знать, готовы ли его люди. Бери людей, которые тебе нужны,
— По твоему слову, это будет сделано, — ответил Чанар. Дискуссия закончилась, Ямун натянул поводья своего скакуна и ускакал галопом.
Солдат все еще съежился у ног лошади Чанара.
— Вперед! — проревел генерал. Перепуганный Хулагу повернулся и бросился обратно к своему лагерю. Ударом ноги солдат поднял людей своего арбана, заставив их броситься за своим снаряжением.
— Проследи за ними, — приказал Чанар находившемуся поблизости помощнику. Сделав свои собственные приготовления, генерал Чанар развернул коня и поскакал прочь, направляясь к своей юрте.
* * * * *
В палатке Коджа достал свои бумаги и начал делать заметки о событиях и наблюдениях дня. С момента своего прибытия в Кварабанд он добавил всего несколько страниц. Просмотр скудных букв только напомнил ему о том, как мало он узнал о кахане. Ничуть не обескураженный, он взял кисточку для письма и быстрыми отработанными мазками начал другое письмо.
«Мой господин, Принц Хазарии Оганди. Приветствие Вам от Вашего покорнейшего слуги, Коджи, посланника при дворе Туйгана.
В течение двух дней я ждал слов кахана Туйгана. От него не было никаких сообщений. Он получил ваши предложения, но никак не выражает своего мнения по поводу договора. Я мало что могу сделать, кроме как ждать.
За это время я объехал Кварабанд, как Туйганы называют этот город палаток, пытаясь узнать больше об их численности и образе жизни. Используя пайцзу, подаренную мне каханом, я мог ходить, куда пожелаю, за одним исключением — в королевскую юрту».
Коджа остановился, чтобы обмакнуть кисточку и разложить еще один лист бумаги. Он сделал паузу, прежде чем снова прикоснуться кисточкой к бумаге. В то утро он пошел в палатку Ямуна. Там он был остановлен дневной стражей Кашиков, стоявших у ворот. Демонстрация его пайцзы никак не подействовала на воина, и все его протесты были напрасны. Охранник в своем черном халате ясно дал понять, что Коджа не может быть допущен, поскольку на пропуске священника была только тигровая печать. Очевидно, это был пропуск, которым пользовались чиновники низкого ранга. Коджа подумал о том, чтобы записать эту историю, но потом решил этого не делать.
Возможно, никому не разрешалось входить в королевский дворец иначе, как по приглашению.
«Двигаясь в другие части лагеря, я не испытывал подобных трудностей, хотя постоянно находился в сопровождении вооруженного эскорта — мера предосторожности кахана. Я тщательно пересчитал палатки, завязывая узел на бечевке на каждые десять. К настоящему времени шнур стал коротким, завязанный маленькими узелками. На нем больше сотни узлов, а я все еще не объехал всю территорию лагеря. Туйганы — многочисленный народ, мой Принц».
«В ремеслах и искусствах люди — нечто большее, чем просто варварские дикари. У них есть люди, искусные в обработке золота и серебра, а из овечьей шерсти они делают удивительно теплую и мягкую ткань, называемую войлоком. В то же время они одни из самых вонючих, и отвратительных людей из-за своих личных привычек».
Коджа отложил кисточку и задумался над тем, что он до сих пор узнал о Туйгане. Казалось, прошла целая вечность, когда он впервые узнал, что ему предстоит посетить Туйган. Тогда Коджа предположил, что все они были некультурными дикарями. Появление Чанара на Совете Семфара — грязного, дурно пахнущего, грубого и высокомерного — безусловно, подтвердило это впечатление.
Поездка в Кварабанд была не лучше. Все подразделение двигалось в убийственном темпе, иногда покрывая от шестидесяти до восьмидесяти миль за один день. Он присоединился к этой заурядной, немытой группе за едой из почти неперевариваемого сушеного мяса и сухого молочного творога, смешанного с водой. В течение трех недель люди ни разу не переодевались. Это было не из приятных путешествий.
«Туйганы, мой Господин, едят все, что угодно, и это не вызывает у них несварения желудка. Они большие любители баранины и конины. Они едят много дичи, потому что превосходно стреляют из лука. Кобылье молоко используется при каждом приеме пищи — простым, сквашенным, ферментированным и сушеным. Порошок, приготовленный из творога, смешивают с водой или, как мне сказали, кобыльей кровью, чтобы приготовить напиток, который солдаты употребляют во время путешествия».
Коджа перестал писать, когда понял, что его описание было неполным. В Кварабанде он, наконец, познакомился с другой стороной своих хозяев. Конечно, они все еще казались варварами — жестокими, опасными и импульсивными, — но Коджа больше не мог сказать, что они были просто необразованными и неумелыми. Жизнь Туйгана отличалась удивительным разнообразием.
Первое, что он заметил, было то, что не все передвигались верхом и жили в юртах. Среди палаток вперемешку стояли домохозяйства, которые перевозили свои пожитки на больших тяжелых телегах. У некоторых семей были повозки, но они все еще пользовались юртами; другие отказались от куполообразных палаток и жили в домах, построенных на их повозках. Другие повозки везли переносные кузницы, и кузнецы устанавливали свои мастерские у кромки воды.
Эти кузнецы были искусными мастерами. Работая с серебром, они изготавливали украшенные чашки, миски, седельные дуги, пряжки, булавки и удивительный ассортимент других украшений. Другие обрабатывали кожу, дубили и выделывали конские шкуры для любых целей. Женщины ткали яркую ткань из овечьей и верблюжьей шерсти. Особенно ценились оружейники, и священник видел много прекрасных образцов их искусства с тех пор, как прибыл сюда.
Коджа как раз собирался изложить эти мысли, когда охранник снаружи позвал его через дверь. Поспешно убрав письменные принадлежности, Коджа сложил тонкие листы и положил их в сумку для писем. Налив воды из кожаного мешочка, священник ополоснул свой чернильный камень и пальцы, оставив на кончиках пальцев синие пятна. Наконец, с тем, что казалось подобающим достоинством и пристойностью, он откинул полог палатки, чтобы посмотреть, кто там.
Снаружи стояли пятеро солдат в белых халатах, отороченных синим, — личная охрана императрицы Туйгана Эке Баялун. Коджа отметил их присутствие легким кивком.
— Императрица Эке Баялун из королевского двора просит вас прийти на аудиенцию к ней, — заявил офицер группы, которого можно было узнать по красным шелковым кистям, свисавшим с его головного убора.
— Для меня большая честь принять приглашение императрицы, — ответил Коджа с поклоном. Судя по тону человека, Коджа решил, что просьба на самом деле была приказом, так что ничего не оставалось, как любезно согласиться. Собрав свои вещи, священник сел на лошадь, которую привели для него стражники.