Повесть о детстве
Шрифт:
Сёма молчал. Бабушка продолжала с тихой горечью:
— Я забросила кур. Я отказалась от места в резницкой. Ты начал зарабатывать. Так пет! Надо было тебе нагрубить хозяйке... Она имеет к нам жалость, и ты не уволен.
— Нет? — удивился Сёма.
— Пока нет. Но ты же уже должен понять, Сёма,— с важностью произнесла бабушка,—· что ты уже давно не ребёнок! Ты взрослый человек.
— Что, что? — переспросил Сёма, не веря своим ушам.
— Ты уже не ребёнок! — повторила бабушка, укоризненно качая
Ему должно быть стыдно! Это интересно. А ей? День и ночь опа твердила, что Сёма ребёнок, и гладила его и вздыхала. А теперь оказывается, что Сёма уже не ребёнок, а взрослый человек. Сёмь пятпиц на неделе у этой бабушки.
СТАРЫЙ ЗНАКОМЫЙ
Вскоре выяснилось, что Сёму оставили на фабрике совсем не потому, что «мамаша» — ангел.
Просто господин Айзенблит, которому всё время шла карта, проигрался в пух и прах. И теперь он сидел в Одессе, любовался закатом солнца и ждал перевода из дому. Он писал своей мамочке, что он всё равно своё возьмёт, а пока нужно продать фабрику. И дальше он сообщал, сколько нужно денег,— это была цифра с порядочным количеством нулей.
Но «мамаша» не решилась сама вступить в сделку. Покупатель есть, но пусть лучше приедет сын, сговорится в добрый час и ударит по рукам. Она продавать не станет потому, что, если потом представится более выгодный случай и будет уже поздно, сын загрызёт её. Окажется, что во всём виновата она.
Сын приехал. Он был хмур, заспан и зол на весь свет.
— Хорошо выторговался! — сказал он, тяжело дыша и сбрасывая на кушетку пальто.
— Всё? — спросила «мамаша», боясь смотреть на сына.
Айзенблит кивнул головой.
— В один вечер?
— Да.
— Пробовал отыграться?
— Да.
— И что же?
— Погиб окончательно.
Айзенблит встал, сбросил пиджак и взволнованно заходил по комнате. Спущенные подтяжки болтались у него сзади, как хвост.
— Кто покупатель?
— Сам понимаешь...— «Мамаша» пожала плечами.— Он!
— Хорошо.
Вечером пришёл покупатель и за круглым столиком пил чай с лимоном.
— Несчастье,— сказал он, глубоко вздыхая,— с каждым может случиться. Я не люблю делать прибыль на чужом горе.
— Я решил,— упавшим голосом ответил Айзенблит.— Не вы, так другой. Но лучше вы. Обувь вы знаете. Вы не дадите погибнуть делу.
— Не дам,— согласился будущий хозяин и встал,— Нужно посмотреть баланс. Беру с активом и пассивом. И вы увидите, что будет в следующем году!
«Мамаша» вышла и вернулась с толстой конторской книгой.
— Проводки1 все сделаны?..— отрывисто спрашивал покупатель.— Сколько неучтённых векселей?.. Дебиторская задолженность?2 Сколько безнадёжных?...
Он надел очки в толстой золотой оправе и попросил счёты.
* * *
Сёма остался не потому, что «мамаша» была ангел. «Мамаша» покидала фабрику, и ей было всё равно, кто останется здесь и что будет — хоть потоп! Она была добрая женщина, и у неё был свой счёт в банке, а у сына — свой. Его счёт закрыли, её остался.
Знакомиться с новым хозяином Сёме не пришлось. Он слишком хорошо знал Гозмана и с каким-то смешанным чувством нетерпения и страха ждал его появления.
— Новый хозяин! — сказал Сёма Лурии.
Сапожник внимательно посмотрел на него:
— Лошади всё равно, кто сидит в фаэтоне.
— Так это мы лошади?
— Нет,— засмеялся Лурия и похлопал Сёму по плечу,— ты ещё жеребёночек, а я уже старый, слепой копь!
Гозман пришёл в цех днём с озабоченным, задумчивым видом. Приёмщик побежал в контору и припес ему стул. Гозман махнул рукой и не сел.
— Теперь будете иметь дело со мной,— сказал он хмурясь.— Раньше я продавал чужую обувь, а теперь у меня будет свой ботинок.— Он взял со стола сапог и постучал ногтем по подошве.— Я хозяин не добрый. Я не люблю с рабочими делать куценю-муценю. Хозяин — это хозяин, рабочий — это рабочий.
Гозман вынул из кармана серебряный портсигар с изображением Наполеона в треуголке у сожжённой Москвы и закурил толстую, душистую папиросу.
— Моя жепа,— продолжал он,— или мать моя сюда дороги знать не будут. Мужчина имеет дело с мужчиной. Понятно? Фабрика — не сапожная мастерская. Меняется не только вывеска. Тары-бары за работой — этого не будет. Захотел — пришёл, захотел — ушёл... этого не будет. С мастером запанибрата — этого не будет. Двадцать хозяев — этого тоже не будет.
— Что же тогда будет? — как бы про себя спросил Лурия.
1 В данном случае — бухгалтерская запись по доходам и расходам фабрики.
! Д е б'и т б р с к а я задолженность (дебитор — должник) .— Здесь речь идёт о том, кто и сколько должеп фабрике.
— Порядок.— Хозяин заложил руки за спину и подошёл к окну. Несколько минут он стоял молча, потом, иоманив к себе пальцем приёмщика, спросил:
— Окна когда-нибудь моют?
— Моют.
— На них полпуда грязи!
— Полпуда,— согласился приёмщик.
— Надо мыть часто! — сказал Гозман, брезгливо прикасаясь пальцем к стеклу.— А то ещё день, а уже жгут лампы.
Направляясь к выходу, он заметил Сёму, склонившегося над колодкой. Улыбаясь, он кивнул ему головой:
— Научился носить фартук?
— Сначала меня заворачивали в пелёнки, а потом надели штаны. Всё приходит в своё время, господин хозяин.
— Верно,— ответил Гозман, продолжая улыбаться.— А молчать ты научился?
Сёма пожал плечами:
— Если это очень нужно, господин хозяин.
— А отвечать? Хотя это как раз ты и раньше умел. Расскажи им, сколько ты получил гривенников!