Повесть о детстве
Шрифт:
Гул приближался и нарастал. Раздались выстрелы, послышался чей-то крик — сначала вдали, потом близко, почти рядом.
— Идите на кухню,— сказал Доля, вставая из-за стола.—
Шера, возьми бабушку, поднимите старика и — па кухшо. Ну, поворачивайся уже!
Бабушка подошла к деду и, осторожно обняв его за плечи, приподняла с постели. Дедушка равнодушно посмотрел на неё и встал. Шера взяла его под руку, и они вышли из комнаты.
— Сёма,— приказал Доля,— быстренько открывай окно! Ну!
Сёма покорно выполнил приказание. В распахнутое окно
ворвался людской крик, плач, конское
— А ну-ка, батько, ударим раз! — кричал парень, приподняв старика над собой и опуская его с силой на мостовую,— А ну, ударим ещё раз!
Сёма провёл горячей ладонью по глазам, не понимая, что происходит.
— Отойди от окна! — прикрикнул Доля.— Стань к стёпе! Дай подушку!
Сёма бросил подушку и прижался к стене. Он хотел бы войти в неё, как гвоздь до шляпки, и ничего не слышать, не видеть и не чувствовать. Но глаза смотрели и видели. Доля склонился у подоконника и с силой рванул наволочку. Раздался треск. Схватив табурет, Доля швырнул его на улицу. Зачем делал он это? Сёма стоял у стены, боясь сойти с места. Доля взял со стола нож и ударил им по подушке. На улице кто то крикнул: «Так их!» Но Сёма не понял, к кому относилось это восклицание. Перья вырвались из вспоротой подушки. Стоя на корточках, Доля протянул руку и, схватив с постели маленькую перинку, ударил по пей пожом. Перья вылетали и уносились ветром. Их было много, и казалось, что из окна падает крупный снег.
Молодой гайдамак, отбросив в сторону старика, который только что кусал его руки, со злобой плюнул и выругался. Взгляд его упал па открытое окно. Он довольно улыбнулся, вновь поднял старика на плечи и, подойдя к окну, свалил его в комнату.
— Может, вам мало? — крикнул он.— Добавляю! — и, свистнув плетью, вскочил на коня.
— Кричи!
– — прошептал Сёме Доля, приподнимая тело старика.— Ну, кричи же!
7 Повесть о детстве
193
Но Сёма молчал; он смотрел на эти сумасшедшие перья, на старика с красными, выкатившимися глазами, хотел кричать, но голоса не было. Доля схватил его эа плечо и больно сжал свободной рукой. Сёма закричал пронзительным, тоненьким голоском: «Убивают!»—и почувствовал, что пол уходит из-под ног, тело медленно сползает по стене куда-то вниз, вниз...
Когда Сёма открыл глаза, он увидел Шеру, склонившуюся над чашкой с водой. Мокрое полотенце дрожало в её руках.
— Шера! — сказал Сёма тихо, но она не слышала его.— Шера! — повторил оп опять одними губами, испытывая горечь и сухость во рту.
Она услышала или угадала, что Сёма говорит что-то, и повернулась к нему.
— Это ты? — сказала Шера, удивлённо смеясь и плача и вытирая слёзы мокрым полотенцем.
— Это я,— ответил он тихо и улыбнулся.— Что ты делаешь?.. Полотенце ведь мокрое!..
— Ничего,— успокоенно прошептала Шера, смущаясь своих слёз и неизвестно для чего пряча полотенце за спину,— всё хорошо!.. Вот идёт бабушка...
НОЧНАЯ ВСТРЕЧА
Сёма спустил на пол босые ноги, посидел так немного, потом встал с постели и подошёл к окну. Улица была спокойна. На лесном складе вздрагивала и звенела пила. Соседка Цыва бегала за серенькой франтоватой курицей и жалобно кричала; «Цып, цып, цып...» На скамейке у ворот сидел сын Цывы, Зго-ся, и, наблюдая за мамашей и курицей, дразнил обеих, крича ие вовремя то «цып», то «кыш». Нз дому вышла торговка кореньями Сура и принялась щёлкать подсолнухи. Она с таким шумом выплёвывала шелуху, что вконец испуганная курица, хлопая крыльями, убежала на чужой двор. Цыва кинулась за ней с прутиком. Зюся, не глядя на мамашу и даже ие раскрывая рта, шипел: «кшш, кшш...» На улице было хорошо и весело. Сёме захотелось выйти.
Он согнулся около кровати, разыскивая свои ботинки.
— Что ты ищешь? — раздался над ним голос бабушки.
— Ботинки.
— Зачем?
— Я хочу выйти.
— Куда выйти? — удивилась бабушка и, схватив Сёму за рубашку, принялась вытаскивать его из-под кровати.— Нет, этот
мальчик сведёт меня с ума! Вчера только ты был ни жив ни мёртв, а сегодня тебе уже не лежится. Твои дела никуда не убегут.
— А зачем я буду лежать?
— Ты болен,— строго сказала бабушка.— Ещё спасибо, что так отделались. Придёт Доля, не забудь его как следует поблагодарить. Если б не он, бог знает, что бы было с нами. Они были здесь два часа, и чёрт их понёс дальше. Но за два часа они успели наделать горя. Из дома в дом шли! И резали и убивали! Ты понял? И лежи, пожалуйста.
— Мне скучно,— признался Сёма.
— Скучпо? Хорошо, я позвала Пейсю и велела, чтоб он тебе рассказывал весёлые вещи. Ты доволен?
Сёма засмеялся и с довольным лицом уселся на постели:
— Где же он?
— Придёт. Не беспокойся! Стоит пикнуть — и он уже тут.
Бабушка вышла из комнаты, и через несколько минут действительно пришёл Пейся. Он был сердит и сумрачен.
— С сажи ты, пожалуйста, своей бабушке, чтоб она со мной говорила по-человечески. А то пришла и кричит: «Иди сейчас к Сёме!» Как будто я мальчик. Работа кончилась, по у меня могут быть свои дела.
— Дела? — усомнился Сёма.
·— Да, дела,— повторил Пейся, высокомерно глядя на приятеля.— Тебе хорошо — ты болен. А я же здоров! И если нужно наколоть дрова, так сразу вспоминают обо мне. Интересное де ло,— оживился Пейся,— когда нужно принести со склада уголь, говорят: «Пейся, сходи ты — ты же старшенький!» Когда дома спекут что-нибудь вкусное, говорят: «Пейся, пе хватай, пусть будет Наумчику — он же младшенький!» Вот и получается, что всегда я в проигрыше.
·— А вчера? — спросил Сёма.— Ты прятался? Где ты был?
— II не спрашивай,— махнул рукой Пейся.— Залмана Ша-ца ты знаешь? Убили. Арона Куцека, бондаря, знаешь? Ну, этого, что па левой руке шесть пальцев. Тоже убили. А Дору Ходос помнишь? С пей ужас что сделали!
В этот момент неизвестно откуда появилась бабушка. Она подошла к Пейсе и укоризненно покачала головой:
— Вот это я тебя просила? Я тебя просила рассказать ему что-нибудь весёлое, а ты пришёл и начал докладывать, кого где убили. Даже простое одолжение ты не можешь сделать!