Повесть о детстве
Шрифт:
Войдя в цех, Сёма столкнулся с Лурией.
— Видел? — спросил он Сёму.
— Видел.
— Ас каким вкусом они целовались, ты заметил? Как эта мадам ни вертелась, ей всё-таки пришлось поцеловать «мамашу».
— А кто они такие?— спросил Сёма.
— Не знаю,— пожал плечами Лурия,— наверно, её родственники по мужу.
— Наверно,— кивнул головой Сёма,— Это я им в городе письмо заносил.
Сёма опустился на табурет и принялся за работу.
«Боже мой,— думал он с тоской,— целовать такую
— Ну как, Сёма,— крикнул со своего места Лурия,— твоё здоровье уже поправилось?
— Слава богу,— улыбнулся Сёма.
— Я это сразу заметил. Раз, думаю, Сёма стал меньше петь, значит, дело идёт к выздоровлению. А скажи ты мне, пожалуйста, когда ты научишься опрокидывать стопку?
— Не знаю,— смутился Сёма,— от неё так пахнет...
— Неудачник! — расхохотался Лурия.— Кто же её нюхает? Нюхают корочку хлеба и запивают стаканом воды!
Шац громко чихнул. И Лурия, указав на него, сказал:
— Вот видишь. Правда!
— Он тебя научит,— засмеялся Антон.— Мне пить нельзя. У меня голос. А тебе можно.
— У меня тоже кое-какой голос,— неуверенно произнёс Сёма и замолчал.
К концу дня, собрав свою и чужую работу, Сёма направился в контору к приёмщику. Но приёмщик куда-то вышел, и «мамаша», сердито взглянув на Сёму, принялась осматривать обувь. Она была чем-то очень рассержена, и Старый Нос это сразу почувствовал.
— Куда смотрит этот каблук? — опять спросила она, стуча туфлей по столу.
Теперь уже Сёма знал, как отвечать, и, подняв глаза на «мамашу», сказал:
— Каблук смотрит вниз. Он задумался.
«Мамаша» вздрогнула и ещё более сердито спросила:
— А куда смотрит этот каблук?
— Он смотрит на дверь. Оп хочет уйти.
— Это ты, кажется, хочешь уйти,— закричала «мамаша», с неожиданной силой отталкивая мешок,— но ты ещё побудешь здесь!
— В зтой комнате? — тихо спросил Сёма, предчувствуя бой и вспоминая все свои поступки. Может быть, за то, что пошутил с ней тогда? Хорошо! Он выпрямился и посмотрел на «мамашу».
— Это я тебе заняла два рубля?
— Как раз вы,— признался Сёма.
— И это ты мие натворил вместо спасибо?.. Да?
— Что? — искренне удивляясь, спросил Сёма.
— Он ещё смеет спрашивать? — рассвирепела «мамаша» и так хлопнула ладонью по столу, что связка ключей, висевшая у её пояса, задрожала и зазвенела.— Он ещё пучит на меня глаза!
Сёма тяясело вздохнул и расстегнул ворот рубашки. История оказывалась тёмной и загадочной.
— Ты в город ехал?
— Ехал,— признался Сёма и опустил глаза.
— Смотри мне в глаза! — закричала «мамаша» и толстая синяя вепа вздулась у неё на шее.— Смотри прямо в глаза!
Чёрт его знает, что делать с этой старушкой: то ей плохо, что он выпучил глаза, то ей не нравится, что он опустил глаза. Сёма
— Ты ещё гримасы корчишь, мамзер!
Сёма молчал.
— Я тебе дала отнести пакет.
— Я его отнёс и вручил в собственные руки.
— Кому?
— Какой-то женщине...
— Моей двоюродной сестре,— перебила его «мамаша».
— Вашей двоюродной сестре,— покорно повторил Сёма.
— И что она тебя спросила?
— Как ваше здоровье.
— И что ты сказал?
— То, что вы велели.
— Что?..— закричала с новой силой «мамаша», и над верхней губой у неё выступили капельки пота.— Говори, что ты сказал?
— Я сказал... — Сёма почти с нежностью взглянул на «мамашу» и заговорил жалобным голосом: — Я сказал, что хозяйке очень плохо, что она еле передвигает ноги, что она болеет всеми болезнями, что она...— Сёма остановился в нерешительности.— Что она уже одной ногой на том свете...
— Кто тебя просил? — всплеснула руками «мамаша».
— Вы! — твёрдо ответил Сёма.— Вы мне велели передать, что вы еле дышите.
— Иди сговорись с этим истуканом! А ты знаешь, что ты наделал? Ты наделал такой переполох среди родственников, что они уже сегодня прилетели получать наследство. Они уже испугались, что они зевнут свою часть!
Сёма молчал, с трудом сдерживая смех. Теперь он уже понял, почему у родственников «мамаши» были такие кислые ли-
да и почему они так лениво целовались. Действительно, радости мало. Они по дороге уже подсчитывали деньги. И вдруг — здравствуйте пожалуйста! — покойница жива.
— Что ты стоишь, как пень? — вспомнила о нём хозяйка.— Чтоб глаза мои тебя не видели! Слышишь? Чтоб ты не смел стоять около меня! Слышишь? И я ещё поговорю с твоей бабушкой, каторжник!
— Мне можно идти? — вежливо спросил Сёма.
— Он ещё спрашивает! — возмутилась «мамаша», опускаясь на стул и тяжело дыша.
Сёма тихонько вышел в коридор, потом, постояв немного, возвратился назад и, вынув из штанов кусок мела, быстро нарисовал на дверях тощую птицу с огромным клювом. «Очень похоже»,— подумал он, с восхищением глядя на свой рисунок. Интересно, какое у неё будет лицо, когда она увидит это.
* * *
Вечером бабушка куда-то уходила, потом, вернувшись, плотно закрыла все двери и позвала Сёму к себе. У неё был суровый, озабоченный вид. «Началось,— подумал Сёма.— Интересно: сегодня рассчитали или рассчитают завтра?»
— Сядь здесь,— тихо сказала бабушка.
— Сел,— сообщил Сёма.
— У тебя злой язычок.
Сёма пожал плечами:
— Язык как язык.
— Зачем ты разозлил хозяйку? Ты думаешь, работа валяется на тракте. Или ты ждёшь наследства откуда-нибудь?