Повесть о детстве
Шрифт:
После разговора с Лурией стало почему-то ещё грустнее. Наверно, потому, что Сёма знал, как много горя у сапожника, как трудно ему быть весёлым. И то, что он, забыв обо всём, утомлённый после работы, остановился подле него, и то, что вспоминал он специально для него, для Сёмы, какую-то старую забытую легенду,— всё это растрогало Сёму, и ему стало жалко Лурмю, его жену, детей... «Счастье твоё умножу,— повторял Сёма,— горе твоё приемлю!..»
ВСЁ ОЧЕНЬ ПРОСТО
На другой день после обеда Сёма решил выйти на улицу и при случае подойти к Шере. Он даже придумал красивую фразу, с которой можно начать разговор. Он подойдёт и скажет:
«Вы меня не знаете, но я знаю вас. И мне хочется иногда слышать ваш голос и смотреть в ваши глаза, если это вам не помешает».
Дважды повторил он эту фразу и остался доволен: всё вежливо, как подобает приличным людям. Он отправился на прогулку, но, как назло, Шера не попадалась ему на глаза. «Может быть, заболела? — вздыхал Сёма.— Может быть, уехала?..»
К вечеру, возвращаясь домой, он шёл особенно медленно, вглядываясь в каждого встречного, надеясь всё же повидать Шеру. Но Сёмино счастье! Аптекаря, у которого всегда открыт рот и язык похож на сырую котлету, он встретил трц раза, а Шеру — ни одного. Такое адское невезение! Он готов был уж<? повернуть к мосту, но вдруг увидел выходящую из ворот девушку. Волнение охватило Сёму. Он быстро повторил про себя: «Вы меня не знаете, но я знаю вас. И мне хочется иногда слышать ваш голос и смотреть в ваши глаза, если это вам не помешает». Всё в порядке, и, прпгладив непокорные пучки волос, Сёма направился навстречу Шере.
Кажется, хорошо? Нет! У Сёмы никогда не бывает хорошо до конца. Шера шла гю улице, но на руке её, болталось пустое ведро. Что может выйти приличного из такой встречи с пустым ведром? Это же первый признак неудачи! Отступать, однако, было уже поздно, и Сёма, столкнувшись лицом к лицу с Шорой, тихо сказал:
— Здравствуйте!
Она кивнула головой, с удивлением взглянула на него, и наступила минута молчания, очень долгая и трудная для обоих.
Сёма, как назло, забыл заученную фразу, и только последние слова: «если это вам не помешает» — каким-то чудом уцелели в его памяти. Куда годятся эти слова — с ними никуда не сунешься!
— Вы идёте набирать воду? — краснея, спросил Сёма.
— Как это вы догадались? — улыбнулась Шера.
— А ведро же,— развёл руками Сёма, чувствуя себя плохо и вспоминая дедушкину лампу.
До самого угла шёл оп рядом молча и только на другой улице, обрадовавшись чему-то, заговорил торопливо п громко.
— Вы меня не знаете,— воскликнул Сёма торжественно,— по я знаю вас!..
— Почему? — неожиданно оборвала Сёму Шера, глядя на него смеющимися глазами.— И я вас тоже знаю. Вы — Сёма. И вы даже...— она лукаво улыбнулась,— и вы даже Старый Нос.
— Кто сказал?— возмутился Сёма.— Я ему!..
— Что — вы ему? — с любопытством спросила Шера и перебросила через плечо тяжёлую косу.
— Уши надеру! — угрюмо ответил Сёма.
— А ещё что?
— Подзатыльников дам!
— Я вижу, Сёма, вы не скупой.
— Нет! — сердито огрызнулся Сёма.— Он уже получит от меня! Нужно только знать, кто он.
— Ото не секрет,— пожала плечами Шера,— мой папа...
Сёма посмотрел на Шеру каким-то внезапно остановившимся взглядом и проглотил слюну. В милое положение его поставила эта девчонка! Интересно бы он выглядел, если б захотел отвесить подзатыльник Доле.
— Придётся отложить...— смущённо сказал Сёма.— А мы ведь уже прошли колодец.
— Вернёмся,— улыбнулась Шера.— Так вот, папа сказал: «Этот мальчик — Старый Нос. Он воробей». Это у папы самое ласковое слово... Я вот тоже воробей.
— У нас, наверно, одна стая.— Сёма галантно поклонился и, взяв у Шеры ведро, принялся доставать воду из колодца.
Шера подошла к нему и, положив руку на его плечо, заглянула вниз. Ведро ещё не коснулось воды, но вот оно опустилось, зачерпнуло немножко. Сёма дёрнул верёвку ещё раз — и ведро сразу отяжелело.
— Готово,— сказала Шера и, положив свои руки на его, смуглые и шершавые, принялась тянуть верёвку.
В эту минуту какой-то незнакомый холодок пробежал по спине Сёмы, и ему захотелось, чтоб верёвка была очень длмц-
ной и колодец бесконечно глубоким... Опустив осторожно вдвоём ведро на землю, они молча подняли головы, и глаза их встретились.
— Шера,— тихо сказал Сёма,— теперь я вижу, какая вы красивая. У вас глаза как угли.
По Шера не обрадовалась комплименту.
— Знаете что,— сказала она,— пойдёмте к нам. Как раз папа дома, и вы сможете надрать ему уши.
— А как я доберусь до них? — улыбнулся Сёма.— У вас есть подходящая лестница?
Они пошли вместе. Сёма нёс ведро, и, так как он мало думал об этом, вода то и дело выливалась на землю.
— Оставьте мне хоть кружечку! — взмолилась Шера.
— Скажите,— Сёма вдруг остановился,— а он вас никогда не трогает?
Лицо Шеры мгновенно сделалось грустным, и Сёма понял, что он ляпнул что-то неподходящее.
— Он никого не трогает,— гордо ответила Шера,— слышишь, мальчик! Это только говорят о нём. Ему уже больше сорока лет. И он не виноват, если ему негде руки приложит!,. Он не виноват, что мама умерла, он пе виноват, что у нас никого нет...
Сёма уже очень жалел, что затеял этот разговор, но Шера продолжала с укором смотреть на него.
— Он мухи не обидит! А ты говоришь! — с обидой сказала она, неожиданно переходя на «ты».
— Я ничего не говорю! — оправдывался Сёма.— У меня тоже нет мамы.
— А кто у тебя есть?
— Бабушка, дедушка.
— Бабушка, дедушка?—удивилась Шера.— И они тебе не могут сделать брюки длиннее?.. Тут же наверняка есть запас,— деловито добавила она.— А ты сам не можешь причесаться? И почему у тебя нос чёрный? Ты нюхал сажу?
Сёма смутцеппо молчал. Откуда вдруг сажа?
— А из рукава пальто,— не унималась Шера,— торчит локоть. Зачем ждать, пока дыра вырастет? Нужно заштопать, пока она маленькая. Ты попимаешь что-нибудь в этих делах?