Повести и рассказы
Шрифт:
— Доктор У! Спасибо, вы спасли меня!
— Я?
— Да, да! После вашего прихода мне стали каждый день давать по яйцу и стакану молока, и с того дня они больше меня не… — он запнулся и добавил: — Мне не пришлось больше переносить страдания. Вы понимаете, о чем я говорю. Вы сами тогда видели, все тело… Доктор У, правда, если бы не такое питание, я бы долго не протянул. Наверное, это вы тогда сказали им. Правильно? Наверняка так?!
Тут я все понял и молча улыбнулся. На душе было хорошо, как бывает, когда сделаешь доброе дело.
— Я так вам благодарен! Меня только вчера освободили и поместили сюда, и я сразу же стал разыскивать своего спасителя. Кто бы мог подумать, что вы окажетесь как раз в этой больнице! Скажите, как я могу вас отблагодарить?
Я замахал руками в знак протеста. Лечить больных, помогать раненым — святая обязанность и долг врача. Мы не ждем награды или благодарности за свои дела. Я стал подробно расспрашивать его, меня тревожило его состояние. У нас завязался разговор, но он все никак не мог успокоиться. Ему во что бы то ни стало хотелось отблагодарить меня. Волнуясь, он вдруг схватил меня за руку, вскочил, огляделся по сторонам, будто в поисках какого-нибудь подарка. Тут его взгляд упал на небольшой бумажный пакетик в изголовье кровати, он быстро достал из него красное яблоко, попросил у Маленького Ли перочинный нож и сказал:
— Давайте я вам почищу!
Я запротестовал — врач не имеет права есть в палате то, что принадлежит больному. Он настаивал, говоря, что я не лечащий его врач, а «благодетель, спасший ему жизнь», упрямо уговаривал меня съесть яблоко и непременно хотел очистить его сам. Руки его сильно дрожали. Он очистил яблоко так, что оно превратилось в малюсенький многогранный шарик. Я продолжал отказываться, тогда он попытался засунуть его мне в рот.
В это время в комнату вошли с обходом дежурный врач Чжао и медсестра. Больной мгновенно вскочил и вытянулся в струнку, как в тот раз, когда я увидел его впервые. По-видимому, это происходило бессознательно, стало привычкой за многие годы тюремной жизни.
— Почему вы встали с постели? — спросил доктор Чжао. — Какая у вас температура? Дайте-ка градусник.
Больной всполошился и вдруг, вспомнив что-то, испуганно вскрикнул:
— Беда!
Сунул руку под мышку и, ничего не обнаружив, стал поспешно похлопывать себя по одежде и одновременно шарил глазами по полу, бормоча: «Посмотрите, память совсем худая, забыл, наверняка уронил на пол, не иначе как разбился!» Он был возбужден и обеспокоен так, словно совершил серьезный проступок. Потом он нашел градусник в одежде, где-то у пояса, достал и подал доктору Чжао, а на его болезненно бледном лице появилась смущенная, извиняющаяся улыбка. Доктор Чжао поднес к глазам градусник и сказал:
— У вас еще небольшой жар, надо лежать. Без моего разрешения не вставайте.
— Я… но мы… — он указал на меня и, не зная, как лучше объяснить наши необычные отношения, снова разволновался.
Доктор Чжао улыбнулся:
— Я все знаю. Но вы должны понять, настроение тоже влияет на температуру. Глядя на вас, можно подумать, что у вас уже сто градусов!
Все рассмеялись. Он тоже улыбнулся. Когда мы вышли из палаты, Маленький Ли рассказал мне, что его только вчера, после обеда, часа в четыре, перевели из тюрьмы в больницу. Говорят, очень скоро реабилитируют, восстановят в прежней должности. Ли похлопал меня по плечу, подмигнул уголком глаза и сказал с усмешкой:
— Старина У, на этот раз вам повезло. Спасли такого человека! Вот вступит в должность, и вам будет польза. С любой трудностью сможете обратиться к нему, одного его слова будет достаточно!
Я только улыбался. Но, по правде говоря, мне было неприятно слушать Маленького Ли. Ведь тот человек был для меня только одним из многих больных в нашей больнице.
В третий раз я увидел его в тот день, когда он покидал больницу. Он позвонил из палаты по телефону и просил меня зайти. Со дня нашей последней встречи прошло три месяца. Меня временно переводили в другую больницу, где я участвовал в разработке новой темы по динамике кровообращения, и я только на прошлой неделе вернулся обратно. В нашей больнице говорили, что он уже восстановлен в прежней должности и что в газете мелькнуло его имя. Его давно перевели из второго отделения в палату для высших кадров. Я так и не навестил его. В больнице многие знали о наших особых, необычных отношениях, и я опасался, что мой визит к нему вызовет разговоры о том, будто я хочу воспользоваться случаем и сблизиться с ним, чтобы извлечь для себя выгоду.
В тот день было необычайно жарко. Я вошел в отделение для высших кадровых работников. Он и еще несколько человек сидели на диване в гостиной и беседовали. Увидев его еще издали, я изумился — он совсем не был похож на больного: поправился, порозовел и в белоснежной рубашке выглядел великолепно. Он держал в руке сигарету и весело рассказывал что-то. В углу стоял красивый вентилятор, лопасти которого поворачивались в разные стороны, так что прохладный ветерок освежал всю комнату.
Увидев меня, он встал, но не поспешно и не вытягиваясь в струнку, как прежде, а неторопливо и спокойно. Подошел ко мне, пожал руку и, улыбаясь, спросил с некоторой обидой, почему я так и не зашел навестить его. Он не представил меня тем, другим (судя по их виду, они тоже были не из простых людей), а потянул меня за руку к стоявшему поодаль двухместному диванчику и завел со мной разговор. Его большие черные выпуклые глаза живо и тепло смотрели на меня, он заинтересованно расспрашивал меня обо всех моих делах. Попросил налить мне чаю, угостил хорошей сигаретой. Я заметил, что, если бы не припухшие веки, он выглядел бы совершенно здоровым. Нервы его тоже, по-видимому, пришли в норму, и ничего не осталось от того подавленного вида, который бывает результатом многолетней необходимости говорить тихим голосом, смиряя себя. В нем не чувствовалось никакого возбуждения. Так испорченный механизм сразу после ремонта еще дергается и тарахтит, а потом начинает работать ритмично с заданной ему скоростью и мощностью.
И еще в нем появилось что-то внушительное и даже величественное, что часто бывает свойственно важным персонам. Но совсем чуть-чуть, так что меня, простого человека, это не смутило. Ведь он разговаривал со мной так чистосердечно да еще шепнул мне, что, если понадобится его помощь, я могу обратиться к нему. И записал мне свой телефон и домашний адрес.
За дверью послышались голоса, и в комнату вошли несколько человек — уже немолодые мужчины и женщины в сопровождении нашего директора больницы. Наверное, какое-то начальство. Следом за ними вошел парень очень делового вида и сказал, что машина ждет у входа. Мой знакомый уезжал. Он подал мне руку и тепло попрощался со мной, поблагодарил врачей и сестер, пошутил с молоденькой сестричкой:
— Ну как — отпускаете меня?
Девушка весело засмеялась:
— Отпускаю. Давление 130 на 90, пульс 78, температура 36 и 6 — все точно в норме.
— Ладно. Я отпущен. Поехали, — хохотнул он и, повернувшись ко мне, сказал на прощание: — Доктор У, приходите проведать меня, не ждите, пока я снова заболею.
Я кивнул и улыбнулся:
— Не болейте, пусть у вас всегда будет 36 и 6.
Все засмеялись и пошли толпой провожать его.
Я думал, что мне вряд ли доведется снова встретиться с ним. Но… Через полгода проводилась большая ревизия медицинских учреждений одного района, и меня направили в гостиницу, где остановились представители других провинций и городов, заведовать временным медпунктом. В день завершения ревизии руководители города приехали в гостиницу на встречу с работниками здравоохранения. И я неожиданно столкнулся с ним в коридоре. На нем было пальто из тонкого черного сукна, кожа на лице лоснилась. Он выглядел располневшим — пуговица на животе была натянута. Заметно изменился! Сразу и не узнать. Я приблизился к нему, как к старому знакомому, с которым давно не виделся. Но тут же почувствовал, что у него совсем другое настроение. Он не протянул мне руку и, только когда я радостно протянул ему свою, пожал ее. Мы постояли минуты две-три, я заботливо расспрашивал его о самочувствии, а он отвечал на вопросы. Казалось, он куда-то торопится — смотрел на меня рассеянно и все оглядывался по сторонам.
Потом сказал:
— Будет свободное время, хорошенько поговорим, — и, пожав мне руку, ушел.
Я остался стоять в коридоре. На душе было смутное, неприятное ощущение, неясное и неосязаемое, как облачко тумана.
Вечером, кончив работу, я сел на велосипед и поехал к себе. Прохладный ветерок немного освежил мою голову, и я с удивлением вспомнил, что он даже не поинтересовался, как мои дела. Я стал искать объяснение этому: может быть, ему было там неудобно со мной разговаривать, или он был так замотан, что не мог уделить мне внимание, спокойно поговорить со мной? Но нет! Когда в моей памяти вновь возникло его лицо, я не увидел на нем отражения тех радостных, теплых чувств, с какими встречаются добрые знакомые. Даже улыбка была натянутой, да и появилась она только в ответ на мою. На этот раз не было не только горячих чувств, как вначале, когда его только привезли в больницу, но даже той товарищеской теплоты, с какой он беседовал со мной в отделении для высших кадров. Сегодняшний разговор был просто прохладным… Не хотелось думать о том, что могло бы быть при следующей встрече.