Повести и рассказы
Шрифт:
— Звук у нее теперь уж не тот. Считай, что скрипка пропала.
— Я… я думал, получу за нее еще несколько юаней, потому и покрасил, — признался коротышка. — Что же теперь делать? — забеспокоился он. — Может, соскоблить, а потом наждачной бумагой потереть и…
— Замолчи! — закричал он. — Ты ведь не только скрипку загубил! Что ты со мной сделал?!
И он на глазах изумленных супругов резко толкнул разбитую дверь и вышел, хлопнув ею изо всех сил.
Все кончено! Загублено! Ничего нет!
Словно слепой брел он назад к дому. В душе его была пустота… Он вновь потерял скрипку, вновь ощутил, что без музыки мир для него пресен, безвкусен, пуст. То, что произошло, еще более утяжелило безнадежность прошлой потери…
Он шел, чувствуя себя совсем одиноким на пустынной планете.
Подняв голову, он увидел вдали свой дом. Глинобитная фанза желтоватого цвета, несколько высоких светло-зеленых тополей, старая, покосившаяся изгородь — все было ярко освещено солнцем и отражалось в чистой воде пруда. Можно было различить склоненную фигуру жены во дворе перед домом, дочь развешивала белье. Растянутая на веревке рубашка в солнечных лучах была ослепительной белизны.
Почему-то эта обыденная картина оказала на него магическое действие. Он вдруг почувствовал, что в душе его воцарился покой — так разглаживается поверхность озера, когда уляжется ветер. Он невольно остановился. Все его существо наполнялось какой-то новой жизненной силой, и окружающий мир постепенно становился в его глазах богаче, полнее, ярче. И это рождало в нем беззвучную сладостную мелодию…
Перевод Б. Рифтина.
НОРМАЛЬНАЯ ТЕМПЕРАТУРА
Впервые я увидел его лет пять назад, еще во время «культурной революции».
Была поздняя осень. Я осматривал больного в палате, прослушивал его сердце. Из больничной канцелярии пришел Маленький Ли и сказал, что есть срочное дело, я должен все бросить и немедленно идти. Я беспрекословно поспешил в канцелярию. Там, кроме начальника Сюя, сидел на диване у стены незнакомый мне человек средних лет, в синей форменной одежде работника общественной безопасности, в потрепанной военной фуражке. Его смуглое суровое лицо было невыразительно. Он взглянул на меня, и на этом строгом лице мелькнуло нечто вроде улыбки, натянутой, неестественной. Не будь этой улыбки, я бы мог подумать, что мои дела плохи.
Начальник Сюй велел мне быстро собрать все необходимое для медосмотра и отправляться вместе с незнакомцем. Больше он ничего не сказал и не представил нас друг другу. Я, конечно, понимал, что в таких случаях лучше помалкивать. Скорее всего, подумал я, мне опять предстоит осмотреть высокопоставленного больного. Меня не так давно возили к какому-то толстяку с черной родинкой на левой ноздре. Я и по сей день не знаю ни его имени, ни фамилии, но уж это точно, что он занимал высокое положение.
Я — терапевт. Не сочтите за нескромность, но в нашей большой городской больнице все признают, что я один из лучших врачей. Хотя я и не пользуюсь доверием у руководства больницы, но когда речь идет о жизни и смерти какой-нибудь важной персоны, то доверяют это только мне. Не правда ли, странная логика?
В тот день я поспешно сложил в сумку свои врачебные принадлежности и вернулся в канцелярию, чтобы следовать за незнакомцем. Он ткнул в меня пальцем и сказал:
— Снимите это, пожалуйста, наденьте обычную одежду.
Он велел мне снять белый халат. Почему?
Начальник Сюй тоже сказал:
— Снимите, так будет лучше.
Я перестал что-либо понимать и усомнился в правильности своей догадки о цели поездки. Молча подчинился их требованию и снял халат.
У входа в больницу стоял военный джип. Мы сели в машину. Человек этот был вежлив со мной, предложил сигарету, задал несколько вопросов о нашей больнице, однако ни словом не обмолвился о том, куда и зачем мы едем. Назвал только свою фамилию — Лю, но даже не сказал имени. Поразмыслив, я пришел к выводу, что вежливость Лю какая-то безразличная, совсем не так бывают вежливы с врачом, когда зовут его к важной персоне. Лю был немногословен, губы его были плотно сжаты, словно он опасался, как бы через щель его рта не просочилось что-нибудь… Все было не так, как раньше. Во всем чувствовалась какая-то тайна.
Машина мчалась дальше, а я задавал себе все больше вопросов. Но вот впереди показалась высокая стена с проволочным заграждением наверху, и я понял, что это тюрьма строгого режима. Все мои многочисленные мелкие вопросы слились в один огромный страшный вопрос. Лю высунул голову из машины, вооруженный охранник у ворот махнул рукой, и джип въехал во двор. Я был весь как натянутая струна.
Машина обогнула два высоких здания и остановилась. Мы вышли. Лю, по-прежнему не говоря ни слова, повел меня через большой пустынный двор, похожий на спортивную площадку. Здесь не росло ни одного деревца, не видно было ни одного опавшего листа, двор был необычайно чисто выметен.
Следом за Лю я подошел к цементированной площадке перед двухэтажным зданием прочной постройки. По наружной лестнице, сделанной прямо под открытым небом, мы поднялись на второй этаж и оказались в длинном коридоре. По одну его сторону тянулись сваренные из толстых труб перила, на другой стороне было несколько железных дверей, выкрашенных черной краской, с квадратными смотровыми глазками. В начале и в конце коридора неподвижно, словно деревянные истуканы, стояли охранники. Впервые в жизни я почувствовал леденящую тюремную атмосферу.
Лю подвел меня ко второй от конца железной двери и остановился. Он достал из кармана ключ и открыл дверь. За ней оказалась еще одна, сделанная из железных прутьев. Вставив ключ в замочную скважину, Лю со скрипом открыл и вторую дверь, и тут я понял, что меня привезли лечить заключенного. Кто он, этот преступник? Почему понадобилось звать именно меня, врача, которого обычно приглашали лечить важных людей?
Я сразу же увидел человека, лежащего на грубом деревянном топчане в углу камеры. Он лежал лицом к стене, подобрав под себя ноги, закутанный то ли в серое, то ли в зеленое одеяло. И сразу же на меня пахнуло тяжелым, спертым воздухом этой темной тесной каморки.