Повести о Ломоносове (сборник)
Шрифт:
Рогачев оглядел кресло, сел с осторожностью, потом боязливо взял хрупкую чашку с чаем и заговорил:
– Приехал я с товаром, поклон от земляков привез да вот о наших нуждах потолковать хотел с тобой, как ты есть в чинах…
Ломоносов покачал головой:
– Я более науками занимаюсь, а ко Двору не вхож. Ну, рассказывай: какой товар привез, как живешь?
Кормщик махнул рукой:
– Какая ноне торговля – горе! Привез малость пеньки да рыбу. Дорогу оправдаю, и то слава богу. Не знаем, как далее жить. Старики и те такого времени
Ломоносов с беспокойством посмотрел на него:
– Объясни обстоятельно, в чем суть?
Кормщик отодвинул от себя чашку, перевернул ее дном вверх, сверху положил оставшийся кусочек сахару, вздохнул, покачал головой:
– Дышать стало нечем. Конечно, и ранее было несладко. Монастыри, да Баженины, да Денисовы весь морской промысел в своих руках держали и торговлю тоже. Куда ни сунься – они. Их цена на товар. Работать – опять иди к ним же. Однако Архангельск первый порт во всей России был, торговля шла: пеньку, лес, рыбу, сало, ворвань*, деготь, парусное полотно, воск, моржовую кость, китовый ус, кожи, меха… Да мало ли чего было продавать! Никто нашим артелям не мешал ходить в море, добывать зверя, валить лес.
Ныне все кончилось. Торговлишка замерла: иноземные корабли стали ходить в Санкт-Петербург. Ранее, при Елизавете Петровне, промыслы все на откуп были дадены Петру Ивановичу Шувалову. Петр Иванович помер. Сказывают, должен остался государству более миллиона. Такого вора и деды наши не встречали. Никто не мог ни в море ходить, ни зверя бить. Баженины и Денисовы тоже кровососы были, так те хоть меру знали. От них государству польза была: флот Российский строили, в казну от их торговли доход шел.
А ныне что? Корабельный лес рубят нещадно, зверя бьют без смысла, налогов столько, что и за что платить – неведомо. Баню затопил – и плати с дыма. Холмогорские коровы наши по всему свету известны – их за недоимки забирают, а то люди спускают по бедности за бесценок – бьют на мясо. Рукодельства, художества, мореходство, коими мы, поморы, прославились, никому ноне не нужны. Как далее жить? От прежних многих артелей, что в море ходили, едва ли десятая часть осталась…
Михаил Васильевич горестно вздохнул:
– И такое разорение повсюду!.. Заложил я основание новой науке – экономической географии, сиречь собиранию сведений о земледелии, торговле, промыслах, мануфактурах, разных ремеслах и состоянии и числе населения во всех областях нашего государства. Задумал я составить политическое и экономическое описание всея империи. И что же? Читаю сведения воеводских канцелярий и вижу одни горести: землепашец нищает, купец разоряется, искусный ремесленник плоды своего художества продать не может, потому что во множестве иностранные товары ввозятся, налоги растут. И все уходит на роскошества дворянства…
Рогачев слушал внимательно, потом усмехнулся:
– Ты мне другое, Михайло Васильевич, скажи. У нас в Поморье ни дворян, ни помещиков нет, а пришли в оскудение, потому что ноне хода из нашего моря нет:
Ломоносов встал.
– Есть у вас ход. Вот глядите. – Он подвел Рогачева и Шубина к циркумполярной карте* бассейна Северного Ледовитого океана, им составленной. – Ежели ходить Северным морским путем в Восточную Индию, к берегам Америки и Китая, то сие не только укрепит могущество российское, облегчит купеческое сообщение с ориентом [73] , но и великое процветание даст всему Беломорью и городу Архангельску.
73
О р и е н т – восток.
Шубин с сомнением покачал головой:
– Сие возможно ли? И есть ли там проход посреди бесконечных льдов?
Ломоносов указал на Рогачева:
– Спроси его.
Кормщик задумался и сказал:
– С севера, от Шпицберга, сиречь Груманта, перелетают гуси через высокие, льдом покрытые горы. Видать, далее есть много пресной воды и травы для корму. Похоже, что и есть там проход к востоку.
Белая ночь безлунным сиянием освещала город. Низко, над самой землей, висела утренняя звезда.
В комнате, наполненной тишиной и прозрачным сумраком, Ломоносов лежал, измученный бессонницей, ожидая наступления рассвета, мысленно перебирая, что произошло за день, рассказы Шубина, приезд Рогачева…
«Да, тяжко, тяжко живет народ… И только один виден путь – не столько теоретическими рассуждениями, сколько делом, на практике бороться с нищетой и невежеством. Вот и Поморье уже дошло до крайнего разорения. О чем мы говорили и что я искал потом?»
Где-то в тайниках памяти хранилась исчезнувшая мысль о чем-то важном, и теперь он старался ее найти.
Вот оно!.. Начатая работа: «Краткое описание разных путешествий по Северным морям и показание возможного проходу Сибирским океаном в Восточную Индию».
И сразу ему вспомнилось всё: и северное сияние – купол разноцветный, сияющий всеми цветами радуги, и отцовский новоманерный гуккор «Чайка», на котором он ходил в Баренцево и Карское моря, и большой, почерневший от времени дом на горе, и сам отец, без шапки, с седой бородой, наверное глядевший сквозь снег на уходящий в Москву обоз соли и рыбы…
И вот прошло много лет. Уже давно утонул отец, и похоронили его среди ловецких древних могил. Но только теперь понял Ломоносов, почему, чем бы он ни занимался, все тянуло его туда, назад – на Север, к морю.
Он писал стихи о северном сиянии.
Он первый разработал научную классификацию полярных льдов.
Изобрел зрительную трубу, чтобы видеть морское дно.
Пытался изобрести самопишущий компас.
Хотел издать морскую энциклопедию и устроить метеорологические станции с самопишущими приборами.