Повести
Шрифт:
Кто-то прошел возле самой стены, послышался близкий скрип подошв на снегу. Невдалеке от окна
что-то звякнуло, затем громко раздался грубый, с хрипотой голос:
– Да тут три всего.
– А шуфля еще была. Шуфлю посмотри.
– Что шуфля! Лопаты нужны.
Снова что-то металлически зазвякало, потом проскрипели шаги, и опять поблизости все стихло. Но
этот короткий разговор всколыхнул Рыбака: зачем лопаты? Лопаты только затем, чтоб копать. А что
теперь можно было копать по зиме? Окоп? Канаву? Могилу? Наверно, могилу. Но для кого?
И тут он вспомнил: видно, действительно умер тот полицай.
Он повернул голову, вопросительно взглянул по сторонам. Дёмчиха из-под смятого платка также
тревожно-понимающе смотрела на него, в углу в напряженном ожидании застыл Петр. Никто не
проронил ни слова, все вслушивались, сдерживая в душах страх и неуверенность.
Эта их неуверенность продолжалась, однако, недолго. Спустя минуту за той же стеной снова
затопали, да так решительно и определенно, что ни у кого уже не возникло сомнения - шли к ним, в
подвал. Когда загремела первая дверь, Рыбак скоренько сел, почувствовав, как вдруг и недобро
заколотилось в груди сердце. Рядом завозился, принялся кашлять Сотников. «Откроют - рвануть, сбить с
ног - и в дверь», - с запоздалой решимостью подумал Рыбак, но тут же понял: нет, так не выйдет - за
дверью ступеньки, не успеть.
А дверь в самом деле уже отворялась, в камеру шибануло стужей, ветреной свежестью, и неяркий
свет со двора сразу высветил пять серых встревоженных лиц. В дверном проеме появился расторопный
Стась, за ним маячил еще кто-то с винтовкой в руках.
– Генуг спать!
– во все горло заревел полицейский.
– Отоспались. Выходи: ликвидация!
«Значит, не ошиблись, действительно конец, - пронеслось в сознании Рыбака.
– Если бы кого одного, а
то всех, значит. .» На минуту он как-то обмяк, вдруг лишившись всех своих сил, вяло подобрал ноги,
поправил шапку на голове и только затем оперся о солому, собираясь встать.
– А ну выскакивай! Добровольно, но обязательно!
– крикливо понукал Стась.
Петр в углу первым встал на ноги, заохав, начала подниматься Дёмчиха. Пытаясь встать, залапал
руками по стене Сотников. Рыбак невидящим взглядом скользнул по его бледному, еще больше
осунувшемуся за ночь лицу, на котором темнели глубоко провалившиеся глаза, и, не додумав чего-то,
чего-то не прочувствовав, направился к выходу.
– Давай, давай! Двадцать минут осталось!
– подгонял полицай, входя в их вонючее, устланное соломой
лежбище.
– Ну ты, одноногий, живо!
156
– Прочь руки! Я сам!
– прохрипел Сотников.
– А ты, жидовка, что ждешь? А ну выметайсь! Не хотела признаваться - будешь на веревке болтаться,
– сострил Стась и тут же вызверился: - Гэть, года паршивая!
По заснеженным бетонным ступеням они выбрались во двор. Рыбак вяло переступал ногами, не
застегивая полушубка и не замечая бодрящей морозной свежести. После ночи, проведенной в смрадном
подвале, в голове закружилось, будто от хмельного. Во дворе напротив стояло человек шесть полицаев с
оружием наизготовку - они ждали. Утро выдалось пасмурное, был небольшой морозец, над крышами из
труб стремительно рвались в пространство сизые клочья дымов.
Рыбак нерешительно стал перед крыльцом, рядом остановилась Дёмчиха и с ней вместе Бася,
которая, будто к матери, потянулась теперь к этой женщине. Зябко прижимая одну к другой босые
закоревшие ступни, она со страхом оглядывала полицаев. Петр с мрачной отрешенностью во всем своем
седовласом старческом облике стал чуть поодаль. Тем временем Стась, грязно ругаясь, втащил по
ступенькам Сотников а, которого тут же устало бросил на снег. Не дав себе передышки, Сотников с
усилием поднялся на ноги и выпрямился в своей измятой, окровавленной шинели.
– Где следователь? Позовите следователя!
– пытался он крикнуть глуховатым, срывающимся голосом
и закашлялся.
Рыбак спохватился, что и ему тоже необходим следователь, но в отличие от Сотникова он произнес
спокойно:
– Да, отведите нас к следователю. Он вчера говорил...
– Отведем, а как же!
– с издевкой намекнул на что-то коренастый мордатый полицай. С веревкой
наготове он решительно шагнул навстречу: - А ну, руки! Руки!
Делать было нечего, Рыбак протянул руки, тот ловко по одной заломил их назад и с помощью другого
начал вязать за спиной. Все это было бесцеремонно, грубо и больно. Рыбак поморщился - не так от боли
в запястье, как от охватившего его отчаяния: ведь это был в самом деле конец.
– Доложите следователю. Нам надо к следователю, - проговорил он не очень, однако, решительно,
явственно ощущая, как земля, заколебавшись, быстро уходит из-под его ног.
Но полицай сзади только зло выругался.
– Поздно. Отследовались уже.
– Как это отследовались!
– закричал Рыбак и глянул через плечо: небритая, в белой щетине морда,
узкие, бегающие, совсем свиноватые глазки, в которых было абсолютное безразличие к нему, - такого,
наверно, не испугаешь. Тогда он ухватился за единственную оставшуюся возможность и стал просить: -
Ну позовите Портнова. Что вам стоит? Люди вы или нет?
Но до Портнова, наверное, было дальше, чем до его, Рыбака, смерти. Никто ему даже не ответил.