Повести
Шрифт:
с добавкой:
– Кому?
– Руссо!
– с готовностью сказала она и обернулась.
Иван бережно взял маленький кусочек, чуть быстрее схватила второй она.
– Гра... Спасибо, руссо.
– Не за что!
– сказал Иван.
– Руссо!
– торопливо жуя и кутаясь в тужурку, позвала Джулия.
– Как имеется твое имья? Иван, да?
– Иван, - слегка удивившись, подтвердил он.
Она заметила его удивление и, откинув голову, засмеялась:
– Иван! Джулия угодаль! Как ето угодаль?
– Нетрудно угадать.
– Все, все руссо - Иван? Правда?
– Не все. Но есть. Много.
Она оборвала смех, устало вздохнула, крепче запахнула тужурку и украдкой взглянула на остаток
буханки. Иван, медленно доедая свой кусок, заметил этот ее красноречивый взгляд и взял буханку, чтобы
сунуть ее за пазуху. Но не успел он расстегнуть куртку, как Джулия вдруг ойкнула и в изумлении застыла
на месте. Почуяв неладное, он глянул на девушку и увидел на ее лице испуг - широко раскрытыми
глазами она уставилась на что-то поверх его головы. Так, с хлебом в руке, Иван обернулся и сразу
увидел то, что испугало Джулию.
Поодаль в прогалине, опершись на расставленные руки, сидел на скале страшный гефтлинг. Лысый
череп его на тонкой шее торчал из широкого воротника полосатой куртки, на которой чернел номер, а
темные глазницы-провалы, будто загипнотизированные, неотрывно глядели на них. Увидев в руках
Ивана хлеб, он встрепенулся и, подпрыгивая на месте, начал хрипло выкрикивать:
– Брот! Брот! Брот!
Потом вдруг оборвал крик, поежился и уже совсем человеческим, полным отчаяния голосом
потребовал:
– Гиб брот!
– Ге, чего захотел!
– саркастически усмехнулся Иван, глядя на него. Сумасшедший несколько секунд
выждал и с неожиданной злобой начал кричать:
19
– Гиб брот! Гиб брот! Ихь бешайне гестапо! Гиб брот!27
– Ах, гестапо!
– Иван поднялся на ноги.
– А ну марш отсюда! Ну, живо!
Он угрожающе двинулся к безумцу, но не успел сделать и нескольких шагов, как тот соскочил со скалы
и с удивительной ловкостью отбежал вниз.
– Гиб брот - никс гестапо!. Никс брот - гестапо!28
– Ах ты собака!
– угрожающе закричал Иван. Его охватил гнев, появилось желание догнать гефтлинга,
но тот из предосторожности отбежал еще дальше. Заметив, что Иван остановился, он тоже стал.
– Гиб брот!..
Иван сунул руку за пазуху. Немец застыл, ожидая. Иван выхватил пистолет и щелкнул курком.
– Пистоле!
– в испуге крикнул сумасшедший и бросился назад.
Иван прикусил губу; сзади к нему подскочила Джулия.
– Дать он хляб! Дать хляб!
– испуганно заговорила она.
Сумасшедший между тем отбежал, приостановился и, оглядываясь, быстро зашагал вниз.
– Иван дать хляб! Дать хляб! Нон гестапо!
– тревожно требовала девушка.
– «Продажная шкура, - думал Иван, злобно глядя на покачивающуюся фигуру немца.
– Конечно, с ним
шутки плохи - наделает крику и выдаст эсэсманам: что возьмешь с дурака! И убить жалко, и отвязаться
невозможно. Придут с собаками, нападут на след - считай, все пропало».
– Эй!
– крикнул Иван.
– На брот!
Сумасшедший, ухватившись за скалу, остановился, оглянулся, и вскоре сквозь ветер донесся его
голос:
– Никт. . Ду шиссен! Ихь бешайне гестапо!
И снова подался вниз.
– Пошел к черту! Никс шиссен! На вот. . на!
Иван действительно отломил от буханки кусок и поднял его в руке, чтобы сумасшедший увидел.
Джулия, стоя рядом, дрожала от стужи и с беспокойством поглядывала на гефтлинга. А тот помедлил
немного и опустился на выступ скалы. К ним он подходить боялся.
– Ах ты собака!
– снова закричал Иван, теряя терпение.
– Ну и черт с тобой! Иди в гестапо. Иди!
– Иван, нон гестапо! Нон, Иван! - затормошила его за руку Джулия. - Дать немножко хляб! Нон
гестапо!..
– Черта с два ему хлеб! Пускай идет!
– Он плохо гефтлинг. Он кранк. Он гестапо...
Иван не ответил, положил за пазуху половину буханки, пистолет и пошел на прежнее место, вверх.
Джулия молча шла рядом. Он чувствовал, что так обращаться с этим сумасшедшим было опасно, но
теперь уже не мог уступить - злобная вспышка оказалась сильнее благоразумия. Джулия изредка
оглядывалась, но на них налетела мгла, кроме серого нагромождения скал, кругом ничего не стало видно
– внизу и по сторонам стремительно несся, клубился, рвался промозглый туман. Неизвестно было,
остался ли гефтлинг на месте или, может, действительно повернул обратно. Заметив на лице девушки
тревогу, Иван бросил:
– Никуда он не пойдет. Врет все.
Он успокаивал ее, но сам уверенности в этом не испытывал. Черт знает от каких только мерзавцев
зависит жизнь человека! Вот ведь больной, а выжил, прорвался в горы, ускользнул от облавы, убежал из-
под пуль. Разве удалось бы это кому-нибудь стоящему? А этот жив и еще замахивается на жизнь других.
Просто хотелось заскрежетать зубами от бессильной ярости, вспомнив, сколько самых лучших ребят
разных национальностей полегло в лагерях. Но к чему скрежет, надо перетерпеть, перенести все, иначе -
смерть!
Они уже двинулись было в обход огромного слоистого выступа, когда Иван оглянулся и сунул руку за