Повести
Шрифт:
пазуху. Джулия также посмотрела назад, но сумасшедшего нигде не было видно. И все же Иван достал
кусок хлеба, вернулся и, поискав удобное место, положил его на камень, у которого они недавно сидели.
– Ладно! Пусть подавится!
– будто оправдываясь, проговорил он.
Джулия согласно кивнула. Видно, она слишком хорошо знала, что такое предательство.
11
Ветер гнал и гнал бесконечные космы тумана. Куртка на Иване отсырела, дрожь то и дело сотрясала
тело. Он часто оглядывался, начиная сомневаться, найдет ли сумасшедший оставленный хлеб.
Появилось даже желание вернуться, забрать этот кусок и съесть самому. Чтобы как-то отделаться от
навязчивых мыслей, он быстро зашагал дальше.
Вскоре они обошли гигантский выступ, который окаменевшим птичьим хвостом торчал в небе,
взобрались выше. Вдруг туманное облако перед ними разорвалось, и беглецы увидели впереди голый
каменистый склон и взбегавшую на него тропку. Некруто петляя по камням, она куда-то вела наискось по
склону. Тропинка была но очень заметной в этом нагромождении скал, но все же они сразу увидели ее и
обрадовались.
27 Дай хлеба! Дай хлеба! Я донесу в гестапо. Дай хлеба! (нем.)
28 Дай хлеба - не буду гестапо! Не дашь - гестапо! (нем.)
20
Иван первым ступил на нее, - оглянулся назад - там, среди прядей, тумана, по-прежнему мелькали
мрачные скалы, пропасти, кое-где проплывали сизые облака. Вверху, в высоком затуманенном небе,
горел освещенный солнцем пятнистый, густо заснеженный хребет. Правда, внимательнее
присмотревшись, Иван обнаружил, что хребтов там два: дальний - могучий и широкий, похожий на
огромную неподвижную медвежью спину, и ближний - зубчатый, чуть присыпанный снегом, который
казался выше всех гор и почти в самое небо упирался крайней своей вершиной. Эта вершина выглядела
отсюда самой большой, но Иван уже постиг обманчивый закон гор, когда самая ближняя из вершин
кажется и самой высокой. Видно, все же главным тут был тот дальний - Медвежий - хребет, и думалось,
что за ним находится желанная цель их побега - партизанский Триест.
Задрав голову, Иван с минуту всматривался вверх, в этот порог на их пути в будущее, страстно
надеясь, что погони больше не будет, что самое страшное они преодолели, что люди не встретятся на их
пути - теперь им противостояла только природа, для борьбы с которой нужны были лишь сила и
выносливость. Затем взглянул на притихшую спутницу, которая, будто зачарованная суровым
великолепием гор, также вглядывалась в снежные хребты. И тогда, пожалуй, впервые у него появилась
тихая радость оттого, что перед грозной неизвестностью природы он не одинок, что рядом есть человек.
Почувствовав душевное удовлетворение, он с легким сердцем произнес любимое с детства слово:
– Айда!
Вряд ли она знала это слово, но теперь настолько созвучны были их чувства, что она поняла его и
подхватила:
– Айда!
И они пошли по тропке, что опоясывала голый скалистый косогор. Вверху, в разрывах тумана,
неудержимо ярко блеснуло низкое солнце; под его лучами клочья облаков преобразились и
ослепительной белизной засияли на склонах гор; по скалам и безднам быстро помчались черные
лоскутья теней и, чередуясь с ними, яркие пятна света. Ветер, не утихая, рвал Иванову куртку, надувал
штаны. Джулия подняла кожаный воротник тужурки. Они взобрались выше. Освещенные солнцем,
отчетливо стали видны черная щель расселины, каменные косогоры, на одном из которых, отбросив
длинную тень, стала видна торчащая ребристая скала.
Иван взглянул вниз и остановился: на том месте, где они сидели недавно, топтался безумный
гефтлинг.
– Гляди ты - привязался.
– Трачико человек, - сказала Джулия.
– Пикатто - жалко!
– Чего жалеть? Сволочь он.
– Он хочет руссо идет. Но руссо безе. Он бояться.
– И правильно делает, - коротко заметил Иван.
Он двинулся дальше, мысленно отмахнувшись от сумасшедшего, хотя иметь сзади такой хвост было
не очень приятно. Но что поделаешь с больным - и отогнать не отгонишь, и убежать некуда. Придется,
видно, потерпеть так до ночи.
– Иван, - сказала девушка, делая ударение на «и».
– Ты не имель зло Джулия?
– А чего мне злиться?
– Ты нон безе?
– Можешь не бояться.
– Нон бояться, да?
– улыбнулась она.
– Да.
Однако улыбка скоро сбежала с ее усталого лица, которое стало сосредоточенным, видимо отразив
невеселый ход ее мыслей.
– Джулия руссо нон бояться. Джулия снег бояться.
Иван, идя впереди, вздохнул: в самом деле, снег и такой скудный запас хлеба все больше начинали
беспокоить его. Он подумал уже, что надо было у лесника прихватить еще что-нибудь и обязательно
обувь - ведь с голыми ногами было более чем глупо лезть в такой снег. Хотя, как всегда, хорошие мысли
появлялись слишком поздно. Вначале они, конечно, не думали, что доберутся до снежных вершин, тогда
счастьем казалось ускользнуть от облавы. И так спасибо австрийцу - если бы не он, хлеба у них не было
бы. Иван быстро шел по тропке, сбоку по косогору волочились, мелькали две длинные, до самого низа,