Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта в период Первой мировой войны
Шрифт:
Для некоторых москвичей роковым напитком оказался одеколон. Например, в «Голосе Москвы» от 6 февраля 1915 года сразу шести горожанам незамысловатой эпитафией прозвучало: «…выпил вместо водки большое количество одеколона и вскоре умер».
С другой стороны, о парфюмерии военного времени сохранились и положительные отзывы. В «Записках солдата» Д. П. Оськин отметил «Одеколон № 3», выпущенный в продажу аптекарской фирмой «Феррейн» после запрета водки. По сути, это был разведенный примерно до 50 градусов спирт, сдобренный
Во второй части мемуаров, в «Записках прапорщика», Д. П. Оськин упоминал, что на фронте среди офицеров в отсутствие коньяка или вина в ход прекрасно шел одеколон.
В тылу, впрочем, тоже не зевали. Вот одно из свидетельств: фрагмент фельетона В. Федоровича «Отечественная “промышленность”», опубликованный в «Голосе Москвы»:
«Приехали мы в грязный закоулок Сокольников.
Автомобиль остановился у покривившихся ворот с большой вывеской: “Парфюмерная фабрика И. С. Прыща”.
– Вы – парфюмер! – удивился я.
– А вы только узнали?.. Батенька мой, со времени войны я уже купил два дома в Москве, вот – автомобиль, бриллианты жене…
В грязном дворе стояла длинная очередь.
– А это кто?
– Клиенты.
– Ночью?..
– “Ночью и днем только о нем”… – весело прогудел Прыщ.
Вошли в помещение.
У прилавка стояли ряды покупателей и вели с продавцами довольно странные диалоги:
– На полтинник.
– Какого запаха?
– Все равно – только покрепче.
– Имеется флер д’оранж, ситрон-де-Ямайка…
– Сколько градусов в ситроне?
– Семьдесят.
– Можно пополам?
– Можно.
Надушился. Карикатура
– Валяйте ситрон.
Мелькали быстрые руки, звенели деньги, хлопали двери.
Прыщ предложил нам “понюхать” его одеколон.
Мы “вынюхали” по полстакана ситрона и почувствовали, как по телу побежали приятно-колющие искры.
Прыщ был в восторге творца, или, по меньшей мере, маленького Колумба, открывшего неведомое доселе богатство:
– Божественно! Очаровательно! Нектар! И какой спрос!
Он вывел нас с “завода”, посадил в автомобиль и повез к Покровской заставе.
Здесь также торжественно блистали на прикрывшихся воротах золотые буквы “Парфюмерная фабрика И. С. Прыща”, также змеилась очередь и пахло цветущими апельсинами.
И снова на ободранном закоулке “фабрики” мы “вынюхали” по нескольку стаканов разных запахов и закусывали ветчиной.
Потом
К свету князь, трясясь в автомобиле и уткнувшись в колени парфюмера, рыдал, уверял в дружбе до гроба и лез ко мне целоваться с предложением:
– Брат… а, брат мой… По-е-дем сно-ва в Сокольники с-сли-вать-ся с-с ком-мо-сом…»
Конечно, можно предположить, что фельетонист ради красного словца исказил действительность, преувеличил масштаб явления. Однако имеются факты вполне официального характера. Например, в феврале 1915 года на совещании в Городской управе по борьбе с торговцами денатуратом демонстрировалась целая коллекция «питьевых» одеколонов: «бергамотный», «апельсиновый», «померанцевый», «лимонный», «вишневый» и прочие.
Тогда же было решено созвать «особое совещание» более высокого уровня: с участием главноначальствующего и городского головы. Причиной послужила статистика, представленная Городской управой. С момента запрета продажи водки в московские больницы было доставлено около пятисот человек, отравившихся различными суррогатами водки; из них ослепло – 87, умерло – 82 (из них 10 от одеколона).
Выжившие являли собой печальное зрелище. Побывав в амбулатории для алкоголиков, обозреватель «Голоса Москвы» поделился впечатлениями от встреч с «отравленными»:
«Кошмар. Послушайте, например, только одни диалоги между врачом и пациентами.
Женщина вводит высокого бледного человека с дрожащими конечностями.
Оба молча хлопаются на колени.
– Что такое? Встаньте.
– Ослеп.
– Что пил? Да встаньте же!
Женщина поднимается сама, поднимает больного и рассказывает:
– Денатурат больше, а потом древесный, потому он вкуснее. Пропустишь сквозь корку хлеба, – и как настоящий – только крепче.
Врач ведет обычный допрос, осматривается, пишет рецепт и отпускает:
– Покамест, слава Богу, временная потеря зрения, а будете продолжать – совсем лишитесь…
Пара опять молча хлопается на колени, молча поднимается и уходит.
В дверях показывается новая чета: измученное лицо женщины и рядом, в потертой ливрее, с испуганно вытянувшимся лицом, мужчина.
– С чем пришли?
Баба заливается в три ручья:
– Ума лишился от пьянства, службу потерял… Господи!..
Лицо мужчины вытягивается еще больше, он тяжело сопит, опускается на колени и как-то идиотски-спокойно хрипит:
– Спасите, спасите!..
– Встаньте. Как вас зовут?
– Не помню, не знаю… Спасите, спасите!..
– Афанасий Корнеев, – говорит баба, проглатывая бурлящее рыдание.
– Женаты? – снова спрашивает врач у больного.
– Не помню, не знаю… Спасите!
– Господи!.. Да я-то кто же тебе? – изумляется баба.