Повстанцы
Шрифт:
— Отец, как получу жалованье, тогда посмотрим, что с ним делать. Ждать долго не придется. Служба моя скоро кончится. Пан позволяет выйти замуж за Пятраса Бальсиса. Я и пришла просить, чтобы мама и отец нашей свадьбе не противились.
Кедулису словно кто горячих угольев за пазуху напихал. Он вздрогнул, замахал руками, выпучил глаза, не в силах слова промолвить, будто дыхания лишился. Потом разразился угрозами и проклятиями:
— Бесстыжая!.. Лентяйка!.. Благословение?.. С этим проходимцем?.. Мятежником?! Вон с моих глаз! Шкуру спущу!
И уже замахнулся палкой. Но тут подбежала мать, схватила старика за руку:
— Отец, взбесился,
Уцепившись, уже не отпускала руку мужа, за другую его руку ухватилась дочь, и так все втроем ввалились в хату. Отец, отдуваясь, опустился на лавку у стола, мать — рядом, а Катре осталась стоять, упираясь в дверной косяк. В избушке было светло — солнечная полоска, пройдя через крайнее окошко, извивалась от стола до середины пола. На отцовской постели у печи сквозь край дерюжного одеяла торчала солома.
— Отца не чтишь, на каждом шагу перечишь, — давясь кашлем, продолжал старик. — Не будет тебе счастья в жизни, коли пойдешь против моей воли.
Нахмурив брови и прикусив губы, дочь смотрела на него. Не выдержав ее взгляда, отец отвернулся и стал искать трубку.
Катре заговорила дрожащим от волнения, но суровым голосом:
— Лентяйкой меня не обзывай. Не ходила я на барщину, как Урше с Ионасом. Но лентяйничала ли я дома, пускай о том матушка скажет.
Мать только руками замахала:
— Что ты, доченька! Без тебя во что дом превратился! Стыдно перед чужими людьми. Ни в огороде, ни в поле не управляемся. От всей деревни отстаем.
А дочь продолжала:
— И не встречали вы неуважения, батюшка! Когда это я вас не слушалась? В поместье меня погнали, пану продали — и то я не противилась.
— Не съел тебя пан. Жива и здорова. Сама барыней стала, потому и ерепенишься. Прежде не слыхивал я от тебя такого. Давно ты гужей не пробовала.
— Я уже не пастушка! Ты мне гужами не грозись!.. — во внезапном приступе ярости закричала дочь.
Кедулис вскочил, схватился за посох:
— Эдак ты с отцом? Убью!..
Мать повисла на руке отца и толкнула его назад на скамью. Дочка не шелохнулась. Только еще крепче сжала губы, красные пятна пошли по щекам.
Но овладела собой и обратилась к отцу ровным голосом:
— В первый раз тебе перечу. Ради жизни моей, моего счастья, прошу, разреши мне выйти за Пятраса Бальсиса.
— Не позволю! — просипел отец.
Катре и мать принялись убеждать, что лучше Пятраса не найдешь мужа по всему приходу. И что Катре выгодно выйти замуж в дальний богатый край, породниться с семьей Бальсиса. От этого будет польза и старикам.
Отец упорно бубнил:
— Не выйдет, не позволю!..
— Не позволяй. Я знаю, что сделаю, — сурово оборвала дочь и подошла к матери. — Мне уж пора, мама. Будь здорова.
Она поцеловала матери руку и вышла во двор. Отец остался сидеть, злобный, мрачный, дрожащими пальцами набивая трубку.
Распрощавшись с плачущей матерью, Катре пошла в поместье. Спор с отцом не выходил из головы, а сердце кипело досадой и решимостью сломить отца. Правильно отгадал он перемену в дочери и выразил ее по-своему: барыней стала, прежде я того не слыхивал, давно ты гужей не пробовала… Катре не стала барыней, но, отвыкнув от постоянной ругани и побоев отца, как бы выпрямилась во весь рост, и характер ее окреп настолько, что ни злоба, ни угрозы отца не в силах ее сломить. А любовь к Пятрасу овладела всем
Катре успокоилась и стала обдумывать, как пересказать Ядвиге и Аготе стычку с отцом. Паненка, конечно, за нее вступится, но послушается ли отец и паненки? Все равно она пойдет за Пятраса, хоть и без отцовского благословения.
Неожиданно у Катре появился еще один заступник, на которого она совсем не рассчитывала.
На другой день в поместье пришел Кедулис. Отыскав Пшемыцкого, принялся рассказывать, что вчера приходила дочка. Ловя руку управителя для поцелуя, Кедулис молил сделать так, чтобы Катре осталась служить в хоромах, не выходила замуж за этого сорвиголову. Но Пшемыцкий был другого мнения. Ему надоели вечные скандалы из-за этих девок. Хватит и одного головореза — Пранайтиса! Накликать на свою голову второго — еще пострашнее? Ни за что! Пусть Кедулис забирает свою Катре и поскорее Проваливает! Так посоветовала пану Скродскому панна Ядвига.
Грубо оттолкнув опешившего старика, Пшемыцкий сердито цыкнул:
— Задумал пану Скродскому перечить? Барин согласился на брак и все Бальсису простил, Панна Ядвига для Катре подарок готовит. А ты тут скулишь, вместо того чтобы радоваться! Ступай домой свадьбу готовить.
Кедулис не поверил своим ушам. Куда теперь идти, к кому обращаться? Нет, коли управитель говорит — значит, так оно и есть. Расстроенный и сердитый, возвращался старик в село.
Через несколько дней на Кедулиса обрушился новый удар. Ксендз Мацкявичюс, возвращаясь от больного, заехал в Шиленай. Завидев нежданного гостя, Кедулис хотел уже забиться под навес, но ксендз зычно окликнул:
— Иди сюда! Привез тебе хорошую весть.
Кедулис нехотя вылез и, стряхивая прилипшую к сермяге труху, пошел встречать Мацкявичюса. С огорода подоспела Кедулене, и все втроем вошли в избу.
Недолго прогостил ксендз у отца Катрите. Минуту спустя он снова появился во дворе, сопровождаемый обоими стариками. Сдвинув шляпу на затылок и похлопывая Кедулиса по плечу, повторял:
— Не серчай, отец, а делай, как я советую. Говорю тебе, все будет хорошо.
Вскоре Кедулене, повязавшись самой лучшей праздничной косынкой, засеменила к Бальсисам. Еле успев вымолвить: "да будет прославлен…", бросилась целовать Бальсене и, присев с ней у окошка, заговорила:
— Ай, голубушка ты моя, скажу тебе большую новость: согласился отец выдать Катре за вашего Пятраса!
— Неужто вправду, голубушка?! — удивилась Бальсене, позабыв даже пощупать и похвалить косынку соседки.
— Чистая правда. Только послушай.
И она начала описывать спор Катрите с отцом и посещение Мацкявичюса.
— Ксендз все знает, голубушка. Пятрас у него побывал, а теперь, видать, и Катре ему рассказала. Отец упрям, ничего не скажешь, но и Катре не лыком шита, голубушка. Не испугалась. Всю правду отцу выложила, а сама, как уголь, пылает. А ксендз и в разговор не пускался: отец, мать, говорит, в будущее воскресенье выкликну оглашение вашей дочери Катре и Пятраса Бальсиса. Готовьте свадьбу, меня зовите. Отец хотел было спорить, но знаешь, голубушка, нашего ксендза — сказал, как топором отрубил. Давай отца стыдить; ты, говорит, ради своего упрямства дочери жизнь губишь. Надо ее поскорее из болота вытаскивать. Пятрас, говорит, отличный парень. Будут жить в ладу. Да где уж там, голубушка, все и не перескажешь!