Поймай падающую звезду

Петрович Горан

Потихоньку поднимаюсь по пересохшему руслу, перепрыгивая с камня на камень или обходя их. Кажется, не удастся мне приблизиться к поляне. Даже похоже на то, что я слишком забрал влево и потихоньку отклоняюсь от намеченного пути. Это не очень хорошо.

Еще некоторое время пребываю в сомнениях, потом решаю повернуть направо. Пора выбираться отсюда.

— Тузик! Тузичелли! — зову я.

Только что слышал, как он прямо за моей спиной брехал на какого-то зверя, а теперь он здорово отстал, бешено кого-то облаивая. Наверное, погнался за одичавшей кошкой, которая спряталась от него на дереве. Капля крови гончей в его жилах не может смириться с тем, что

ему опять не удалось удовлетворить свою страсть.

— Тузик! — кричу и посвистываю я. — Тузинетти, я пошел! Давай, Тузильоне!

Но его отсутствие не волнует меня. Даже если мы сильно удалимся друг от друга, он найдет меня по запаху. Полает еще немного, потом отправится вслед за мной.

Поднимаюсь наискосок по крутому склону. Задыхаюсь и чувствую, как по спине стекают капли пота. Иногда останавливаюсь, отдыхаю и прислушиваюсь, потом опять карабкаюсь. Посматриваю в направлении солнца, и время от времени обнаруживаю его на противоположной стороне, в верхушках буков и сосен, которые, кажется мне, становятся все величественнее. Все вокруг меня настолько пересохло и так шуршит под ногами, что о грибах я уже и не думаю. Если какой тут и сохранился, сам мне под ноги попадет.

Так я проковылял четверть часа, и очутился наконец на солнечной поляне. Солнце, что просматривается с нее, стоит довольно высоко, значит, сумерки еще не скоро. Передо мной раскинулось какое-то пастбище на таких же холмах. Места, с которого я отправился в поход, отсюда мне не видать.

Задыхаясь, присел на большой камень. Набрал в легкие воздуха и кричу:

— Аца! Где ты, Аца!

Одновременно стараюсь свистом подманить собаку.

Никто не отзывается, и я повторяю эту процедуру еще два-три раза.

И вот уже Тузик, разукрашенный прилипшими к шерсти травинками и репьями, выскакивает из ближних кустов. Тяжело дыша, заваливается набок у моих ног. Я глажу его по спине, убираю с головы прицепившуюся траву.

— Эй, Аца! — опять кричу. — Отзовись, Аца!

— Э-э-й! — отвечает мне тонкий голосок с противоположной стороны. — Э-э-й!

— Я здесь, Аца! — продолжаю я. — Где ты, Аца!

— А-а-а! — отвечает мне голосок. — А-а-а!

Видно, что-то он мне объясняет.

— А-а-а! — кричу и я ему в ответ.

Хорошо, думаю, теперь мы опять вместе.

Начинаю осматриваться. Прямо передо мной, у самого противоположного склона, вижу достаточно большой, но плохо обустроенный — вроде как начали ограждать поперечными лесинами, да потом бросили — двор какого-то хутора. Три-четыре строения означали в нем, видимо, жилую хибару, сенник, конюшню и птичник, но отличить их друг от друга было трудно. Широкие двери халупы были когда-то распахнуты, а теперь лежали на земле. Во дворе и около него озабоченно клевали что-то уже подросшие цыплята, хрюкали несколько поросят. Очень живо было в заброшенном дворе.

Как бы Тузик, думаю я, ни полетел туда, чтобы разобраться по некоторым вопросам с цыплятами и поросятами, после чего мне придется объясняться с хозяевами. Поэтому достаю из торбы его поводок и пристегиваю к ошейнику. Он настолько устал, что даже не реагирует.

Но наискосок от меня, наверное, в продолжение того язычка, от которого мы разошлись, раскинулась, занимая весь склон, березовая роща лет эдак двадцати, и белые стволы деревьев выглядят совсем как равномерно всаженные в землю зубочистки. Я вижу перед собой левую опушку, от которой начинается пастбище. Правая подходит к ближнему селу, а поперек нее краснеет только что проложенная полоса дороги.

Пейзаж выглядит привлекательно. Если где и могут быть отличные белые, так только там. Лишь бы только в роще сохранилось хоть немного влаги. Я встаю и направляюсь к березняку.

Спускаю Тузика с поводка. Он словно прочитал мои мысли, и на всем скаку устремился к белоснежным стволам. Там вскоре и исчез.

Через выпас с короткой выщипанной травкой выхожу на поперечную дорогу и вижу, что она прорыта, похоже, мощной техникой до самой красной глины под самой опушкой березняка. Слева она теряется где-то на плоскогорье — красная полоса просто исчезает в зеленой траве, — справа превращается во что-то вроде улицы в поселке, в котором можно заметить несколько обитаемых домов. Все прочие — заколочены, покинуты до следующего лета.

Из придорожной канавы, глубиной почти в метр, поднимаюсь на поросший лесом холм.

Березовая роща изнутри вовсе не такая стройная и не такая привлекательная. Как и тот смешанный лес, из которого я только что выбрался, она заросла высокой сухой травой, под которой прячутся какие-то овражки, канавки и промоины. Склон тоже не такой уж пологий, и я продвигаюсь весьма медленно.

Полно поваленных молодых деревьев, некоторые уже засохли, иные еще живы, хотя редкие их листья пожелтели. И на этих поваленных, как и на живых деревьях, полным-полно березовых серо-белых трутовиков, похожих на поставленные ребром ладони. Где-то я читал, что их можно употреблять в пищу, хотя лично я никогда не пробовал. Вынимаю из кармана ножик и осторожно срезаю три-четыре гриба. Нюхаю — запах от них исходит дивный, как от лучшего боровика или от маслят — и кладу их в корзину. Но они совсем как деревянные — кто с ними сможет справиться? Зато, иронизирую я про себя, послужат неопровержимым доказательством того, что сегодня я ходил по грибы.

Между тем, не все кругом пересохло. С легким ужасом замечаю, что трава усеяна коровьими лепешками, местами даже свежими, усыпана козьими и овечьими орешками. Здесь разводят скотину! Сколько раз я видел, как ленивые овцы, выпущенные из загона, в карьер несутся на грибные места — и как только эти тупые создания запоминают их? — и за несколько минут все там подъедают. А коровы языком слизывают шляпки, как будто знают, что ножки у этих грибов несъедобны. И если ты идешь следом за коровами, то видишь только пеньки обезглавленных грибов, которые торчат из земли, словно чьи-то деревянные пальцы. Только бездарный грибник-дилетант может равнодушно относиться к этим убийцам грибов.

Посматриваю вправо-влево в надежде поскорее освободиться от этих незваных коллег. Может, не стали они забираться так высоко? Поднимаюсь прямо вверх, стараясь найти местечко, свободное от экскрементов, чтобы обнаружить, наконец то, за чем сегодня отправился. Бесполезно. Всюду полно навоза.

Опять натыкаюсь на дом. Высокий, темно-серый и тоже заколоченный. И под ним опять-таки — свалка. Вспоминаю анекдот, рассказанный одним французским интеллигентом лет двадцать тому назад. Его отношение к мужчинам отличалось тем, что он вынужден был скрывать его. Так вот, однажды он с таким же приятелем отдыхал в укромном уголке Швейцарии. Они гуляли по большому ухоженному лесу, в сплошной зелени которого яркими пятнами выделялись желтые деревянные короба для мусора. И вдруг в один прекрасный день где-то вдалеке среди деревьев они увидели нечто белое. Что бы это могло быть? Давай посмотрим. Приблизились, и там, среди опавших листьев, нашли белый пластиковый пакет с надписью — «Универмаг “Белград”». Нет спасения от сербской цивилизованности!