Поздний бунт. Андрей Старицкий
Шрифт:
:- Такие люди, как Герберштейн, все смогут. Они белое упрямо называют черным, если это им выгодно.
– Изготовим чертежи всех славяно-русских княжеств со времен Киевского великого княжества, объясним, что ляхи и литва по корысти считают эти земли своими. Пусть тогда путает Герберштейн белое с черным, - с ухмылкой проговорил Андрей Старицкий, и Василий Иванович искренне похвалил брата:
– Державное слово! Мужаешь, Андрей. Поистине - мужаешь.
Пока лучшие мастера готовили карту русских земель до татаро-монгольского ига, князь Андрей и бояре очень спокойно и доказательно, отбивая одну позицию за другой, вели споры с панами Щитом и Богушем о титулах Василия Ивановича. Остался, в конце концов, спорным только титул «князь Смоленский». Никак не уступали Щит и Богуш, впору отказываться от своего требования, чтобы не сорвать переговоры, но помнили наказ Василия Ивановича: ни пяди уступки.
Князь Старицкий решился на крайний шаг.
– Без признания за государем нашим этого титула послание Сигизмунда не возьмем. От устных переговоров мы, однако, не отказываемся. Завтра послушаем, паны послы, ваше слово, послезавтра ответим. А уж после этого - как Бог рассудит.
На следующий день послы подали список тех городов и тех земель, которые России надлежит вернуть Польше и Литве. Пока список переводили с польского на русский и на латынь для барона Герберштейна, все сидели молча. Иногда лишь кое-кто нарочито громко вздыхал. Вот, наконец, когда переводы были выполнены, князь Андрей попросил переводчика, подьячего Посольского приказа, читать список.
– По воле короля нашего, - начал внятно, с расстановкой подьячий, - Сигизмунда Казимировича, потомка великого Ягеллона, передаем его слово к царю Российскому Василию Ивановичу о вечном мире. Но мир станет нерушим только тогда, когда Россия вернет захваченные у Польши и Литвы Смоленск, Вязьму, Дорогобуш, Путивль, всю землю Северскую, половину земель Псковских, Новгородских, Тверских, рубежи которых установят совместные представители трех стран при посредничестве императорского посла барона Сигизмунда Герберштейна.
Едва не вырвалось у Андрея Старицкого: «А не подавитесь?», но, помня наказы и Михаила Глинского, и Василия Ивановича о необходимости на переговорах брать не оскорбительностью, а выдержанностью и даже учтивостью, князь сдержался и попросил дьяка Посольского приказа передать, не откладывая на завтрашний день, подготовленные русской стороной предложения и карты панам-послам и барону Герберштейну.
– Тебе, барон Сигизмунд, и вам, панове-послы, не составит затруднения познакомиться с нашим ответом, ибо мы постарались, уважая вас и ценя ваше время, загодя перевести их.
Едва посланцы польского короля и императора углубились в чтение, как пан Щит вспылил:
– Киева хотите?! Минска?! Витебска?! А еще что имеете желание получить?!
– Читай, пан посол, дальше. Впрочем, можешь послушать: хотим воссоединить с родиной отторгнутые от России земли, которые вы, пользуясь нашей зависимостью от Орды, захватили. И еще хотим, чтобы король ваш Сигизмунд казнил оскорбителей польской королевы Елены, а ее сокровища и удел вернул брату ее, царю всей России Василию Ивановичу. Все. Больше мы ничего не хотим. Только справедливости. Мы рассчитываем, что барон Герберштейн, знаменитый своей честностью и неподкупностью, вполне с этим согласится, изучив чертежи славяно-русских княжеств с приложением имен всех русских князей и времени их княжения. Это все правда неоспоримая. Она раскрывает вашу алчность, а не братскую помощь славян-соседей. Вражду и долгую войну подготовили вы. Отбивая у Орды русские земли с нашей же помощью, хотя и тайной, но весьма ощутимой, вы должны были бы вернуть их нам, как только Русь сбросила иго татарское. Так, во всяком случае, поступили бы добрые соседи, - спокойно заключил свое слово князь Андрей.
Богуш и Щит, не имея достойного ответа на обвинения, пошли напролом, заговорили повышая голос и даже переходя на угрозы. Только один аргумент они могли предъявить: Польша и Литва, отбивая города и села у Орды, обагрили их своей кровью, поэтому по праву завоевателей они считают их своими. В ответ же послы услышали:
– Вместе с вами проливали кровь и русские, с радостью принимая, как от добрых соседей, вашу помощь. Русской крови в тех давних сражениях пролито не меньше.
Словесная сеча продолжалась довольно долго, и обе стороны ждали, кого поддержит барон Герберштейн, но тот помалкивал. Он понимал, что правы московские бояре, а не паны Богуш и Щит, но не мог сказать об этом откровенно, вовсе не имея желания ставить крест на своей карьере. Император и Папа Римский, отправляя его в эту поездку, настоятельно рекомендовали добиваться как можно больше уступок Польше со стороны России. Не мог же он требовать уступок от Польши и Литвы? К тому же Герберштейн понимал, что ему не удалось втянуть Россию в войну с Турцией, а это тоже не возвышает его как посла. В общем, как ни поворачивай, а получается полный провал его миссии.
– Паны-послы, бояре московские, переговоры тем привлекательны и важны, что предопределяют уступки. Хотя бы частичные, - ухватился он за последнюю соломинку.
– Мой совет такой: России можно ограничиться только возвращением Смоленска, и тогда, как я считаю, стороны могли бы готовить договор о вечном мире, чтобы затем стало возможным объединить наши усилия для борьбы с Турцией.
– Мы искренне уважаем тебя, барон Герберштейн, - решительно прервал посла князь Старицкий, - но не можем принять твоего совета. Царь всей России Василий Иванович ни за что не отдаст свою отчину и дедину тем, кто владел ею долгие годы не по закону. Что же касается войны с Османской империей и вообще с магометанами, повторяю, мы ее ведем давно и ждем не дождемся, когда остальной христианский мир присоединится к нашему кровопролитному противостоянию. Больше говорить не о чем. Пустословные переговоры завершаем.
Богуш и Щит, резко поднявшись с лавок, покинули комнату с высоко задранными носами, словно добились на переговорах удовлетворения своих притязаний. Барон же попросил князя Андрея:
– Прими письма от Папы Римского и императора царю всей России с ходатайством о судьбе князя Михаила Глинского.
– Передам, барон, письма незамедлительно, исполнив твою просьбу, - пообещал князь Андрей.
Он сразу же направился в царские палаты. Туда позвали переводчика, тот начал переводить с листа, и, когда дошел до просьбы отпустить Глинского на службу к Карлу, который готов принять его со всеми почестями, Василий Иванович хмыкнул:
– Ишь, чего захотели? Желают увезти Глинского из России. Не выйдет ничего у хитрованов.
– Но ты обещал освободить Михаила Львовича, - напомнил брату князь Андрей, - неужто не сдержишь обещание?
– Отчего же не сдержать? Сдержу. Да так, чтоб выглядело это красиво и достойно. Обсудим сейчас с тобой все подробности.
Толмач, понявший, что ему больше делать нечего в покоях царя, поклонился и спросил:
– Так я пойду?
– Ступай. Благодарю за помощь.
После его ухода Василий Иванович рассказал о своем замысле: он пригласит барона Герберштейна на прощальный обед, а перед трапезой объявит ему о своем решении. В это самое время и должен собственной персоной в трапезной появиться князь Михаил Глинский.
– Тебе с ним быть. Завтра поутру с моим словом пойдешь на Казенный двор, оттуда - в казнохранилище. Повелишь моим именем, чтобы одели князя во все самое дорогое. Горлатная шапка чтоб кунья, отороченная чернобуркой. Затем приходите оба в мой дворец, но так, чтобы на глаза Герберштейну ни в коем случае не попасться. Войдешь с Глинским, когда велю.
Утром, ни свет ни заря Андрей Старицкий поспешил на Казенный двор с радостной для князя Глинского вестью и у дьяка в палате встретил царицу Елену.