Поздний бунт. Андрей Старицкий
Шрифт:
– Не спешишь, князь, - упрекнула она, - иль не мила воля Василия Ивановича?
Челюсть отвисла у князя Старицкого от столь незаслуженного упрека, но разве мог грубо ответить царице? Пожал только недоуменно плечами: ведь и солнце еще не взошло, а он уже здесь, даже думал, что придется дьяка ждать.
– Велено мне государем нашим, - сказал дьяк, словно оправдываясь перед царицей, - передать дядю твоего с рук на руки князю Андрею Ивановичу. Теперь можем пойти в подземелье.
Догадался Андрей Старицкий, что дьяк не пускал царицу Елену к Михаилу Львовичу до его прихода, что ее основательно оскорбило, и она сорвала досаду на ни в чем не виновном. Спустя некоторое время князь стал свидетелем трогательной встречи двух родных людей, сопровождаемой объятиями, поцелуями. Предусмотрительный дьяк уже успел послать к Михаилу Глинскому кузнеца сбить оковы, и поэтому Елена даже не догадалась, что дядя ее все годы заточения носил тяжелые ржавые цепи.
– Пойдем со мной, дядюшка. Обмоют тебя, оденут, как подобает…
– Нет, извини, царица, но до обеда он - в моих руках.
– Свобода с несвободой?!
– Суди, царица, как хочешь, но я не вправе отступиться от воли супруга твоего, царя Василия Ивановича. Сейчас мы с князем - в баню, а затем - потрапезуем, и - в казнохранилище. В общем, Михаил Львович от моей опеки будет свободен после трапезы с государем. А его волю на дальнейшее сама узнаешь.
Капризно поджала свои прекрасные алые губки царица, а глаза ее сделались не притягающе волнующими, а отталкивающими своей холодной пронзительностью. «Ого! Дьявол в сарафане!» - подумал князь Старицкий. Это открытие его буквально потрясло. Ему вдруг стало безмерно жаль старшего брата: изведет его Елена, за ласками нежных пальчиков ловко спрятав до времени острые коготки. И еще он неожиданно понял, что и сам хлебнет с ней горюшка. Однако князь тут же отбросил прочь столь неправдоподобную, на его взгляд, мысль, не воспринял ее как пророчество: что может сделать Елена, ведь все зависит от самого Василия Ивановича, а он любезен и полностью доверяет ему, поручая важные державные дела.
Время полетело стремительно. Едва успели князья прибыть в царский дворец, как их известили:
– Барон Герберштейн проследовал к государю.
– Что ж, поспешим и мы, - предложил князь Старицкий Михаилу Глинскому.
– В сенях какое-то время побудем?
– Какая-то игра, - покачал головой Глинский. Мне все это не очень нравится.
– Да, игра. Но тебе не в ущерб.
– Ой ли?
И в самом деле, что Глинскому, недавнему узнику, лучше: получить у царя все прежние блага или покинуть Россию? Вот и подумаешь - не в ущерб ли?
В это время закончился условленный ритуал приветствий, и барон Герберштейн хотел было еще раз поговорить с Василием Ивановичем о начале войны России с Турцией, но государь сразу же остановил его:
– Переговоры завершены. Зачем вновь переливать из пустого в порожнее. Я позвал тебя, уважаемый барон, сказать вот что: князь Михаил Глинский достоин, как изменник, жестокой казни, но я учел мнение о нем многих королевских семей Европы и даровал ему жизнь. Теперь же, питая беспредельное уважение к императору, брату моему, я освободил князя.
– Ты отпускаешь его к Карлу? Так я понял?
– Нет. Михаил Глинский останется в России. Обижен он не будет. Я простил ему его измены. Ты, барон, убедишься в этом самолично, - сделав короткую паузу, царь позвал громко: - Войдите!
Дверь отворилась, и князь Андрей, стоявший у порога, пропустил вперед себя Михаила Глинского. После взаимных поклонов, свое слово сказал царь:
– Я возвращаю тебе, князь, все прежние чины и дарованные прежде города в полное удельное владение, - произнес он торжественно и обратился ко всем: - Зову в малую трапезную палату. Пообедаем в дружеском кругу перед твоим, барон Герберштейн, отбытием.
Трапеза затянулась надолго. Когда же тосты иссякли, все поняли, что пора расходиться. Василий Иванович объявил Михаилу Глинскому:
– Пару недель не позову тебя для дела. Ты волен в своем времени.
– Позволь царице Елене провести эти недели со мной в моей вотчине.
– Скучно мне станет без нее. Ну, да ладно, увози. Пошли дни, полные благодушия, проскальзывали недели, месяцы, миновал почти год в мирном покое. Польша и Литва перестали беспокоить русские земли. Наступать на недругов Василий Иванович не хотел, не накопив достаточно сил, не омноголюдив погосты и деревни, ибо война с ляхами, литвой, казанцами и стычки с набегами крымцев заметно поубавили число детей боярских, смердов, да и пахарей со скотоводами.
Не проявлял прыти и Крым. Хотя трон и захватил злейший враг России Мухаммед-Гирей, мечтавший к тому же, вырвавшись из-под власти султана, воссоединить Казань и Астрахань под своей властью и вернуть тем самым былую мощь Золотой Орде, добрые отношения Василия Ивановича с Турецким султаном связывали крымскому хану руки.
Михаил Глинский, получая вести и от короля венгерского, и от Карла, ставшего императором после смерти Максимилиана, одна другой тревожней, ни сам не придавал этим важным сведениям должного внимания, считая все происходившее продолжением прежней политики втягивания России в войну с Турцией, не настораживал и Василия Ивановича.
Не повлияло на это благодушие даже известие князя Ивана Воротынского, самолично прискакавшего в Кремль, о готовящемся походе на Казань ханов Мухаммед-Гирея и его брата Саип-Гирея [142] . Князь пытался доказать, что после захвата Казани братья, удвоив свои тумены за счет казанских татар и черемиси, поведут их на Москву этим же летом, но Дума его не поддержала.
Бояре думные и государев двор тревожились о другом: царица Елена не беременела, и это весьма огорчало как самого царя, так и всех его слуг. Всех, кроме князя Старицкого, жена которого ликовала:
[142] Саип-Гирей (Сагиб-Гирей) (?-1551) - средний сын крымского хана Мегли-Гирея, хан казанский (1521-1524) и крымский (1532-1551).
– Ну, что я тебе говорила? Сваха правду мне выложила: Василий Иванович сам бесплоден. Быть Владимиру нашему на троне!
– Похоже, что так и есть, - вроде бы безразлично отвечал князь жене, - может, и впрямь наш сын наследует трон российский?
Князь Андрей старался показать жене, что сдержанно относится к ее вожделенным мечтам, ибо Ефросиния слишком рьяно увлеклась идеей как можно скорее стать матерью царя всей России, хотя, если положить руку на сердце, его самого тоже грела мысль о том, что их сын может стать вседержавным государем.
И вдруг… Ефросиния встревожилась.
– Ты знаешь, что Елена собирается в Валаам? На богомолье?!
– Ну и что? Дело мужа отпускать жену или нет. Тебя-то что взволновала эта поездка царицы?
– Ты пойми, это - хитрый ход женщины, решившей во что бы то ни стало понести в чреве своем ребенка.
– От старцев-затворников?
– Не кощунствуй. Ты лучше насторожи Василия Ивановича, чтоб князя Овчину-Телепнева не приставил к ней с охраной.
– Ты сама не кощунствуй. Думаешь, что царица совсем без чести и совести? Или совсем без ума?