Пожитки. Роман-дневник
Шрифт:
Несколько позже, не совладав с чувствами, мы обеспечили появление третьего. Один из моих друзей сказал тогда: «Не переживай, хуже не будет. Будет так же хреново, но по-другому».
Однако сегодня нас уже четверо. По техническим причинам.
Драма вырастает в трагедию еще и потому, что когда-то я убирал однокомнатную квартиру, потом она превратилась в двухкомнатную. В сегодняшней комнат три, не считая гардеробной. К тому же есть вещи, с которыми легко миришься в тридцать лет, тяжело переносишь в сорок, а дожить надеешься хотя бы до пятидесяти. В лучшем случае.
И вот что я тогда понял. Мне нужна домработница. С глазами. И руками. Ногами. Тонким, уместным ароматом тела. Непосредственностью.
Это мода, видать, такая: ждать, пока ведро наполнится, потом подтянуть края шестидесятилитрового мусорного мешка, свернуть их к центру и продолжать накидывать сверху объедки, ватные диски, арбузные корки, недоедки с барского стола и прочий отхожий креатив. Или давить тюбик зубной пасты близко к горлышку, непременно у горлышка, за горло прямо его, с-суку!! Или свежемытую пиалку, куда так и просятся чипсики к пиву, ставить на дно, а не дном кверху. Берешь такую пиалку – в ней лужица чистоты скопилась. Отставляешь в сторону, берешь следующую… лужица. Третью… лужица. Четвертую… мать-перемать, а?! Во-во. Или когда стабильно при глажке роняют утюг на паркетный пол. Или если льют в битком забитую стиральную машину порошок в количестве как раз достаточном, чтобы отстирать половину мужского носка.
Между прочим, я давно не стирал руками. Надо будет при случае вернуть себе ощущение крестьянской ломоты в пояснице и запах пота, не ламинированный драй-стиком. Желательно еще сохранять длину верхних конечностей, чтобы дотягиваться до потаенных, забитых грязью уголков под кроватью. Полноценно широкое ложе действительно стимулирует разврат. Но не тот, о котором принято догадываться в первую очередь. При условии, что ложе занимают целомудренно-преданные друг другу супруги, смотрящие, как водится, не друг на друга, а в одну сторону, чуткие и внимательные, с предусмотрительностью и чаяниями, с интуитивистским опытом, с омутом и засевшим в нем чертом (чтобы все как у людей), ссоры неизменно происходят, они случаются, и чаще всего – в постели, когда пот, доказующий потребность одного в другом, начал подсыхать, дыхание уравнивается и непонятно, что делать дальше, неужто уже все?
В такой момент выстраивать дистанцию легче легкого. Достаточно провернуться в два с половиной оборота вокруг своей оси и, откатившись на самый край постели, застыть спиной к оппоненту, не забыв при том выпукло отклячить ягодицы, в знак кульминационного утверждения собственной доминанты.
Любой идейный соперник конечно же понимает, что теперь наводить мосты любви и дружбы столь же бесполезно, сколь пытаться трогать рукой горизонт. Он визуально это осознает. Географически, можно сказать. А подкатывать с примирением, учитывая масштабы поля боя, закономерно унизительно. Слишком много телодвижений придется осуществить. Слишком оскорбляюще-явно будет выглядеть проявляемое великодушие.
Именно поэтому ничего не стоит мириться на раскладушке. Хотя, с другой стороны, на раскладушке невозможно заниматься любовью. На ней можно только еть друг друга.
Таким образом, мы вновь возвращаемся к актуальности здорового образа жизни.
Я еще помню то время, когда культурному, приличному человеку можно было не бухать перманентно и даже потребности в питии не испытывать – ни физической, ни метафизической. Человек тот был еще ребенком, а значит, пребывал в состоянии редко нарушаемого, проистекающего из самозабвения блаженства. С тех пор, конечно, многое изменилось, и о причинах изменений оставалось бы только догадываться, не
Ученые провели исследования склонности крыс к алкоголю и доказали, что крысы становятся запойными при увеличении информационной нагрузки. Когда животных-трезвенников заставили решать задачу, требующую умственного напряжения – например, искать кусок пищи в лабиринте, – их потянуло на спиртное. Ученые говорят, что виноват стресс. Он меняет баланс нейромедиаторов в мозгу.
В общем, все сходится…
Где-то в глубинах моего архива хранится карикатура (самые лучшие карикатуры, да будет вам известно – те, от которых хочется плакать). На ней изображены двое рано облысевших мужчин глубоко среднего возраста, одетых в сальные маечки и пузырчатые, линялые шаровары. Стоят они за пляжным столиком под зонтиком. Ногами ушли в песок почти по колено, ибо весом эти люди пудов по семь. Обрюзгшие затрапезные глыбы, не подозревающие о существовании дезодорантов и новых бритвенных лезвий.
А лето вокруг! Леность разлита в воздухе… Море плещется тихо-тихо, чье-то бесхозное ребятишко играется неподалеку…
Мужчины угрюмо молчат – каждый о своем. Перед ними кружки мутного стекла. В кружках налита жидкость, по вкусу отдаленно напоминающая пиво.
Вот чайка крикнула – и ничего. Лишь плещется море…
– А помнишь, Вася, – подал голос один из мужчин, – в детстве мы собирали марки…
И снова молчание.
Нет больше слов.
3
Французскому я так и не обучился, поэтому сказал этой лазурно-бережной девушке очень ломано, хоть и без жеманства:
– Вингт кватрэ, – и, подумав, уточнил: – Евро.
Тем самым удостоверялась сумма задолженности их бару за вчерашний ужин.
Девушка, в ответ всплеснув руками, решительно и протяжно залопотала что-то вроде «месье, монпансье, гарсон-мудассон вуаля се же ву блин мизерабль фак-н-шит». И протянула мне собственную версию счета, где четко стояло «689 €».
– Это мне?! – ужаснулся я.
– Уи, – отвечает.
Так… что же делать? Предъявленная сумма лишь на пару условных единиц уступала сбережениям, остающимся нам на жизнь до конца отпуска.
– Консеву табу грильяж мон де Пари… – продолжила было лопотать официантка.
– Так, стоп! – оборвал я. – Ты по-человечески, на русском объяснить можешь?
– Могу, – кивает та.
– Вот и отлично. Давай, я слушаю.
– Вы должны оплатить сломанную машину для изготовления льда.
– Ась?!
– Да-с. Вы, когда вечером водку пили-с, хотели сперва лед в литровую кружку положить, а машина сломалась.
– То есть сломалась она у вас, а платить за нее я должен?
– Но лед-то вам был нужен, не мне.
Повисла драматическая пауза.
– Знаете что, – говорю. – Извольте предоставить мне письменные, до-ку-мен-таль-ны-е свидетельства от старшего менеджера, что именно я своими действиями привел к поломке вашей машины. Только после этого мы продолжим разговор.
Сделав такое заявление, я вывалился из сна и оказался на Садовом кольце, на расстоянии три тысячи триста километров от Лазурного Берега.
Здорово, правда? Оказывается, если лечь спать очень рано, часа в три ночи, и абсолютно трезвым, мозг не выдерживает. Он выдает удивительные галлюцинации. Вновь я поступил по фрейдовскому принципу вытеснения одного другим: из двух снов выбрал более щадящий. А раньше, пока не наступило утро, ехал в переполненном вагоне метро, пытаясь развернуть свежий номер «МК». Неведомым образом ко мне придвинулся довольно мерзкий тип заметно пролетарского розлива и без всяких предисловий, без приветствий и прочих церемониалов произнес: