Правда жизни
Шрифт:
– А как товар будут к лавкам подвозить, коли транспорт уберут? Что-то не додумал он.
– Уильям дело говорит, – согласился Том. – Точно.
– Проект! – ответил Бернард. – Все предусмотрено проектом. Я знаком с документацией. Товары будут доставлять к черному ходу магазинов, а покупатели смогут спокойно себе разгуливать по пешеходной зоне.
– Не подъехать будет, за место передерутся. Неважно придумано.
– Но вы же не видели проекта, Уильям! А я видел, и вы можете ознакомиться – приходите в Городской совет.
– Ха, в Городской совет.
– Ну, если вам, конечно, захочется.
Лавочник Уильям и потенциальный коммуно-анархо-синдикалист (а может быть, и голубой, учитывая его подозрительную
– Пару пабов бы новых построил, да и хорош.
– Э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э-э, это бы мм… – возможно, согласился Гордон.
– Он великий человек, – пришла на помощь Бернарду Бити. – О нем сейчас все говорят.
– А что это у него за знак такой диковинный? – полюбопытствовала Кэсси.
– Знак диковинный? – переспросила Марта.
На обратной стороне памятного камня, заложенного принцессой, был начертан странный, может быть, масонский символ – собственная подпись Гибсона. Это был замысловатый знак с анком [8] , позаимствованным у египетских фараонов.
– Когда-то это был знак Эхнатона [9] , – объяснил Бернард. – В четвертом веке до нашей эры он построил себе новую столицу.
8
Анк – египетский крест (Т-образная фигура, увенчанная кольцом; символ жизни в Древнем Египте).
9
Эхнатон (Аменхотеп) – египетский фараон (1419 – ок. 1402 до н.э.). Ввел религию бога Атона и основал в его честь новую столицу Ахетатон.
– Этот архитектор, Дональд Гибсон, – подключился Том. – Он что, феску носит?
Все засмеялись, а Бернард и Бити переглянулись, словно два взрослых в детском саду.
…Марта шла по Тринити-стрит в верхнюю часть города и диву давалась – сколько уже успели сделать. Бродгейт очистили от вывороченных булыжников и кусков искореженного металла, ровно замостили, а посередине устроили огромный газон. Это и был центральный сад, о котором говорил Бернард. После тесных, узеньких улочек, нависающих фронтонов и притиснувшихся друг к другу зданий, стоявших здесь до бомбардировок, площадь поражала своим открытым пространством. Марта живо пересекла мощеную зону и направилась к памятному камню.
Она шла, смотрела по сторонам и удивлялась, что столько народу бежит куда-то по своим делам. Всюду сновали женщины, одетые по Новой моде, и почти не было видно людей в военной форме. Сердце города, растерзанное и превращенное в грязное, покрытое лужами поле, теперь оживало. На ее губах невольно мелькнула улыбка – она подумала: как сильны, как изобретательны все-таки люди. Все обновляется.
Вот, оказывается, что суждено увидеть людям, прошедшим через такие страдания! Посмотришь на все это и скоро забудешь, что пережила страшную войну. Она оглянулась на шпили-близнецы Святой Троицы и Святого Михаила и вспомнила строчку, наверное, из Библии: «Он повелевает солнцу восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных» [10] . Она совсем не была религиозной, но увиденное произвело на нее глубокое впечатление, и она надеялась, что ее с дочерьми можно причислить к добрым и праведным.
10
Евангелие от Матфея, 5:45.
Марта прочла надпись
Но мысли ее в это время снова занимало другое. Совсем не чудные знаки. Она думала о Фрэнке.
Навестив тетю Берту, Марта автобусом вернулась в город и там пересела на другой автобус – до дома. Она ехала, смотрела в окно, думала о Берте, о своем муже Артуре и дочерях. Ей даже пришлось достать из сумочки носовой платок – вытереть навернувшуюся слезу. Она вышла от Берты расстроенной. Той было очень плохо, но Марта не захотела войти в спальню. Она остановилась в дверях и оттуда поговорила со старушкой – разговор получился печальный. Автобус трясся по дороге, на возрождающийся Ковентри уже опускались лимонно-серые сумерки.
Но больше всего на свете ей не давал покоя Фрэнк. А что, если Кэсси на этот раз была права? Что, если Фрэнк – особенный? Может, хватит этого с Вайнов, подумала Марта. Не довольно ли?
8
– Чума какая-то, – сказал Том. – Чума.
Чума. Фермер Том Тафнолл был из тех сельских жителей, что употребляют слово «чума», имея в виду, что корова не спешит отелиться или что бык свернул себе шею, когда покрывал телку. Оно применялось для обозначения необычных, странных, сложных, опасных, непонятных и редких явлений. Но главным образом это слово произносилось затем, чтобы пресечь все бесполезные попытки объяснить непостижимое. Часто, сказав «чума», он поднимал взгляд к той точке горизонта, где серое небо сходилось с красновато-коричневой землей Уорикшира, какую-то долю секунды прислушивался и возвращался к работе.
На этот раз он снова занялся своим трактором. Отвалилась сцепная ось для прицепа, и он делал новую из огромного стержня и так надоевшего ему металлолома, усеявшего его поля. Кэсси и Юна, в платках и высоких сапогах, стояли во дворе и смотрели на него. Фрэнк то забегал в сенной сарай, то выбегал из него, гоняясь среди стогов за котятами.
– Точно? – спросила Юна.
– Дифтерия, – уверенно сказала Кэсси. – А врач думал, у нее грипп.
– Ветеринар сраный, – ругнулась Юна.
– А теперь и тетя Меган слегла, очень плохая. Хорошо еще, мама к ней близко не подходила – говорит, из-за этого нас с Фрэнком дома оставила. Правда, мне тогда ничего не сказала. Но я-то знаю – к ней в тот день опять в дверь стучались, по лицу ее видно было.
– Тут-тук, – сказал Фрэнк, раскачиваясь на двери сарая.
Вскрытие показало, что двоюродная тетушка Берта действительно умерла от дифтерии – не прошло и дня после того, как Марта, скрепя сердце, навестила ее; и хотя вслух ничего не говорилось, Кэсси и другие дочери поняли, почему в тот день мать не взяла Кэсси и Фрэнка с собой. Они все знали о гостях, время от времени стучавшихся и наведывавшихся к Марте, и с почтением относились к неясным пророчествам и предупреждениям, которые они приносили. Сам факт сестрами не оспаривался.
Том тоже был в курсе. Все мужчины понимали, что, женившись на одной из девиц Вайн, они вступали в какую-то тайнственную игру теней. Вон оно как вышло. Теперь Меган заболела, а Марта, Кэсси и Фрэнк здоровы.
– Чума, – подытожил свои раздумья Том. – Ну-ка, кто-нибудь, подержите тот конец, а я тут молотком долбану.
Юна ухватилась за железяку, Том взмахнул молотом, и от мощного удара металл задрожал, так что Юна выпустила конец стержня из рук. Откуда-то сверху донеслось хихиканье. Все оглянулись. Фрэнк умудрился вскарабкаться на самый верх восемнадцатифутового стога.