Правда
Шрифт:
К ужасу Вильяма, он запустил руку в коробку.
— Господин Винтлер, не думаю, что…
Но рука уже поднималась. Что-то громко заскребло по стенке коробки.
— Готов поспорить, молодая дамочка тоже не прочь похихикать.
Вильям закрыл глаза.
Он услышал, как удивленно ахнула Сахарисса.
— Право! Совсем как живой! Вильям открыл глаза.
— Так это ведь нос, —выдавил он. — Пастернак, похожий на шишковатое лицо с огромным носом!
— Возможно, йа делайт картинку? — осведомился
— О да! — воскликнул опьяневший от облегчения Вильям. — Да, Отто, сделай большую картинку господина Винтлера и его восхитительно носатого пастернака! Это будет твоей первой работой! Да, конечно!
Господин Винтлер просиял.
— А может, сбегать домой и принести ту морковку? — услужливо предложил он.
— Нет! — одновременно рявкнули Вильям и Хорошагора.
— Картинку делайт прямо сейчас? — уточнил Отто.
— А как иначе! — закричал Вильям. — Чем быстрее мы отпустим господина Винтлера домой, тем раньше он найдет очередной презабавный овощ, верно, господин Винтлер? Что будет в следующий раз? Стручок с ушами? Свекла, похожая на картофелину? Капуста с волосатым языком?
— То есть ты хотейт делайт картинку прямо здесь и прямо сейчас? — отчетливо произнося каждый слог, переспросил Отто.
— Да, здесь и сейчас!
— Скоро брюква должна поспеть, — сообщил господин Винтлер. — Я возлагаю на нее большие надежды.
— О, гут, гут… Герр Винтлер, сюда вертайся, — велел Отто, открывая линзу и прячась за иконографом.
Из ящика высунулся бесенок, держащий наготове кисточку. Свободной рукой Отто медленно поднял закрепленную на палке клетку, в которой дремала толстая саламандра; палец его лежал на курке, который должен был опустить на голову саламандры маленький молоточек — достаточно сильно, чтобы тварь взбесилась.
— Улыбочку, битте!
— Погоди, — вдруг вмешалась Сахарисса, — а разве вампир не…
Щелк.
Саламандра вспыхнула, залив комнату ослепительным светом и сделав тени еще более темными.
Отто заорал и упал на пол, схватившись за горло. Потом вскочил с выпученными глазами и на подкашивающихся, заплетающихся ногах заметался туда-сюда по комнате. Наконец он осел на пол за столом, нечаянно смахнув рукой бумаги.
— Ааргхааргхаааргх…
После чего наступила напряженная тишина.
Отто встал, поправил шарф, стряхнул пыль с одежды и оглядел обращенные к нему взволнованные лица людей и гномов.
— Йа? — резко осведомился он. — Вы что смотрейт? Нормальная реакция, и это ист всё. Йа работайт над этим. Свет любых видов ист моя пассия. Свет ист мой холст, тень ист мой кисти.
— Но сильный свет причиняет тебе боль! — воскликнула Сахарисса. — Он вреден вампирам!
— Да, несколько неприятственно, но ничего не поделайт.
— И такое происходит всякий раз, когда ты рисуешь картинку? — спросил Вильям.
— Найн. Иногда бывайт гораздо хуже.
— Хуже?
— Иногда йа превращайтся пепел. Но то, что не убивайт, делайт нас сильнее.
— Сильнее?
— Натюрлих!
Вильям перехватил взгляд Сахариссы. Ее глаза как бы говорили: «Мы его наняли. Неужели у нас хватит бессердечности выгнать его прямо сейчас? И не вздумай подтрунивать над его акцентом. Сам-то по-убервальдски хорошо говоришь?»
Отто настроил иконограф и вставил в него чистый лист бумаги.
— А сейчас, — весело произнес он, — мы делайт еще одну картинку. Все смеяться!
Доставили почту. Вильям привык получать определенное количество жалоб от своих клиентов, которые сетовали на то, что он не сообщил им о двухголовых великанах, эпидемиях и дождях из домашних животных, которые, по слухам, были зафиксированы в Анк-Морпорке. Его отец был прав в одном: пока правда надевает башмаки, ложь успевает весь мир обежать. Просто поразительно, насколько охотно люди верят в подобную чушь.
Но сегодняшние письма… Он словно бы потряс дерево, и на него посыпались орехи. В некоторых посланиях люди выражали недовольство тем, что он назвал эту зиму самой холодной, случались зимы и похолоднее; правда, авторы расходились во мнениях, когда именно. В одном письме говорилось, что раньше овощи были гораздо смешнее, особенно лук-порей. Еще один человек интересовался, как собирается поступить Гильдия Воров с нелицензированными кражами в городе. Другой утверждал, что все кражи и ограбления — дело рук гномов, которых нельзя было пускать в город и которые теперь воруют работу из ртов честных горожан.
— Сделайте раздел «Письма» и отпечатайте все, — сказал Вильям. — За исключением письма о гномах. Очень похоже на стиль господина Крючкотвора. И на моего отца, но тот знает, как пишется слово «нежелательный», и терпеть не может цветные карандаши.
— А почему бы не опубликовать и это письмо?
— Потому что оно оскорбительное.
— Ну, кое-кто согласился бы с ним, — пожала плечами Сахарисса. — Последнее время в городе и в самом деле неспокойно.
— Разумеется. Но мы его отпечатывать не будем.
Вильям позвал Хорошагору и показал ему письмо. Гном внимательно прочел его.
— Отпечатывай, — предложил он. — Заполним еще одну дырку.
— Но многим это не понравится.
— Вот и отлично. Потом отпечатаем их письма тоже.
— Наверное, он прав, — вздохнула Сахарисса. — Чем больше писем, тем лучше. Вильям, дедушка говорит, что никто из Гильдии не будет гравировать для нас иконографии.
— Почему? Мы ведь можем себе позволить оплатить их услуги.
— Мы не являемся членами Гильдии. Ситуация накаляется с каждой минутой. Ты сам скажешь об этом Отто?
Вздохнув, Вильям направился к люку.
Гномы использовали подвал в качестве спальни — им было намного уютнее, когда над их головами находился пол. Отто разрешили занять один из сырых углов, который иконографист отгородил, повесив на веревку старую простыню.
— А, привет, герр Вильям, — поздоровался Отто, переливая что-то ядовитое из одной бутылки в другую.
— Похоже, мы так никого и не нашли, чтобы гравировать твои картинки… — пробормотал Вильям.
На вампира его слова не произвели ни малейшего впечатления.