Правила одиночества
Шрифт:
— Документы, — грозно повторил лейтенант.
Караев усмехнулся:
— Уважаемый, вас что, в милицейской школе учат только этой команде? — Он полез в карман за паспортом, затем в другой, и с досадой вспомнил, что как раз сегодня оставил его дома. Достал бумажник, извлек из него визитку и протянул офицеру.
Омоновец изучил визитку и спросил:
— Паспорт у вас есть?
— Паспорт лежит у меня дома, разве я обязан носить его с собой? Я его забыл.
Лейтенант покрутил в руке кусочек картона.
— Здесь нет штампа о регистрации. Придется вас задержать до выяснения обстоятельств.
— Задержать меня? — возмутился Караев. — На каком основании?
— На основании закона. При подозрении в совершении преступления я имею право задержать вас.
— А почему вы не задерживаете этих людей? — Караев указал на зевак, с любопытством наблюдающих за этой сценой. — Вы их не подозреваете в совершении преступления? Или моя внешность — достаточный повод для этого?
— Ладно, хорош болтать, умник, — рявкнул офицер и скомандовал: — Взять его! Туда же, к стенке!
Два дюжих омоновца схватили Караева за локти и повели к стене. Сопротивляясь, он выкрикнул с долго сдерживаемой яростью:
— Ты маску-то сними, блядь! Что ты, как трус, лицо прячешь?
После этих слов двое омоновцев скрутили его и поволокли в автобус.
Век воли не видать
Ночь Караев провел в «обезьяннике», в компании бомжей. Бессонная ночь спровоцировала приступ мигрени, и мозг его раскалывался от боли. Дежурным был офицер по фамилии Дзгоев — так он представлялся, отвечая на звонки. По всей вероятности, он был осетин. Дзгоев разрешил Караеву позвонить адвокату. Но мерзавец адвокат оказался на даче и приехать не мог, так как был выпивши. «Ты уволен», — сказал ему Караев и ПОЛОЖИЛ трубку. Капитан с сочувствием смотрел на него.
— Может, отпустишь? — спросил Караев. — Другом стану.
Капитан покачал головой:
— Если бы из нас двоих кто-то был русский, это еще сошло бы с рук, а так — нет, — тихо сказал он.
— Понимаю, — согласился Караев и вернулся за решетку.
Но утром его неожиданно отпустили. Выйдя на крыльцо, он с наслаждением вдохнул холодный осенний воздух — на улице моросил дождь. Неуверенно ступая, прошел через двор мимо перекуривающих возле патрульных машин милиционеров. У ворот отделения милиции стояла женщина под зонтом.
— Пустите под зонтик, — попросился Караев и в следующий миг узнал Севинч.
— Конечно, — ответила она, — подходите.
— Вот так встреча! — изумился Караев. — Как вы здесь оказались?
Женщина пожала плечами.
— Я виноват перед вами, — заговорил Караев, — обманул. Правда, это был форс-мажор, но все равно простите меня, — засмеялся, — мне это напоминает сцену из американского фильма: герой выходит из тюряги, а на улице его ждет женщина, которую он и не надеялся увидеть. Меня это всегда умиляло. Однако я готов искупить свою вину и дать вам интервью прямо здесь.
Знаете, каким был основной принцип древнегреческой философии? Здесь и сейчас! У меня даже есть оригинальное название для него: «Репортаж с петлей на шее». Как вам? Нравится?
— Это уже было, — сказала Севинч.
— Как — было? Я только сейчас его придумал! Надо же, на ходу подметки рвут, что ты будешь делать? Недавно я рассказывал историю одной знакомой, придумал такое хорошее название, «Любовь и голуби», а мне говорят, — уже было. Прямо как вы сейчас. Обидно, да!
— Ну и вид у вас, — заметила Севинч, — а вам не холодно?
Караев дотронулся до своего лица, затем сделал несколько движений, отряхивая брюки. Вчера он выскочил из офиса без пальто.
— Да, — согласился Караев, — душераздирающее зрелище. Если бы вы еще знали, как у меня болит голова!
— Знаю, у меня самой болит голова, мне легко в это поверить.
— И все-таки, как вы здесь оказались? — повторил Караев.
— Мы так и будем здесь стоять? — спросила Севинч. — На нас смотрят.
Караев оглянулся: милиционеры с любопытством, негромко переговариваясь, разглядывали их.
— Они смотрят не на нас, а на вас, — уточнил Караев.
— С какой стати им смотреть на меня?
— Вы красивая женщина, а милиционеры — мужчины.
— Я как-то об этом не подумала, и все же давайте уйдем отсюда.
— У нас в Азербайджане разглядывают еще пристальней. Кстати, здесь недалеко есть кинотеатр с сохранившимся чудом с советских времен названием. Всякий раз, когда я проезжаю мимо него, меня охватывает ностальгия.
— Как он называется?
— «Баку».
— Да, действительно.
— Там есть кафе. Я думаю, в нем будет уютно.
Караев грустно улыбнулся.
— Вот произнес и подумал: какое это беззащитное слово — уют! Человек в форме с незаконченным средним образованием всегда может засунуть тебя за решетку и лишить уюта.
Он зябко поежился и поднял воротник пиджака.
— Вставайте под мой зонтик, — сказала Севинч.
В кафе сели за столик с видом на небольшой водоем, в котором плавала одинокая утка.
— Чай, кофе? — спросил Караев.
— Чай. А эта утка живая?
— Нет, муляж с моторчиком.
— Вы шутите!
— Да. Выпить не хотите? — предложил Караев, жестом подзывая официантку.
— Нет. Я не пью, — отказалась Севинч.
— А я выпью, если вы не возражаете.
— Я думаю, что вам это просто необходимо.
— Как приятно иметь дело с такой понимающей женщиной! — сказал Караев, и подошедшей официантке: — Принесите нам чаю с лимоном, рюмку коньяка… Кстати, какой у вас коньяк?
— «Арарат», очень хороший, — сказала официантка.
— Не надо, — наотрез отказался Караев, — какой еще?