Правила одиночества
Шрифт:
Али толкнул локтем сидевшего рядом Виталика Маленького и, подавшись к нему корпусом, тихо спросил:
— Друг, эти сусекам — что такое?
Ислам замолчал. После долгой паузы Маша спросила:
— А что было дальше?
— Дальше наступило утро, — ответил Караев.
— Какое утро? — недоуменно сказала девушка.
— Обыкновенное, какое после ночи наступает.
— И че?
— И Шехерезада прекратила дозволенные речи.
— Так вы, значит, Шехерезада, — развеселилась Маша.
— В некотором роде.
ЧАСТЬ
Проект
На той стене, где не было окна, висела карта Москвы. Возле карты стоял мужчина лет сорока пяти, стройный, моложавый, гладко выбритый, и тыкал в нее пальцем. Звали мужчину Александр Сенин. Караев сидел за столом и, мешая ложечкой чай, рассеянно слушал его.
— Почти гектар земли, — горячо говорил Сенин, — по плану городского развития, это план массовой застройки. Метро пустят через полгода, станция от этого места в пятистах метрах. Строительство жилья идет полным ходом. Для оптового рынка лучше места не сыскать.
— Только строят или живут? — спросил Караев.
— Некоторые дома уже заселены, ни одного магазина в округе, народ продукты возит из центра, можно сказать. Это золотое дно, неужели не видишь? Деньги сами в руки идут. Проснись, старик, спишь, что ли?
Караев поднялся, плеснул в ладонь из графина с водой, побрызгал в лицо.
— Я плохо спал, — сказал он, — вернее, совсем не спал.
— Съел что-нибудь? — сочувственно сказал Сенин.
— Я был не один, — нехотя объяснил Караев.
— О-о, так это совсем другое дело, — уважительно произнес Сенин, — это я понимаю.
Сенин был когда-то освобожденным председателем профсоюзного комитета на крупном производственном предприятии. В начальство выбился из рабочих, ходил в передовиках, эксплуатировал сразу семь токарных станков, зарабатывая бешеные по тем временам деньги — по восемьсот рублей в месяц. Даже имел правительственную награду — орден за трудовую доблесть. Грянула перестройка, завод обанкротился, и Сенин остался не у дел. Но жалеет он не столько об этом, сколько о том, что не успел пройти еще одну карьерную ступень — перейти в ЦК ВЦСПС — уж там бы он не затерялся — кто знает, может, сейчас бы в депутатах ходил! На жизнь Сенин зарабатывал посредничеством. Рынок, который сейчас эксплуатировал Караев, был арендован с его помощью.
— Кого башлять? — спросил Караев.
— Префекта, через третьих лиц, разумеется.
— Сколько он хочет?
— Полтинник сразу, и потом пять процентов с оборотов.
— Рожа не треснет у него с пятидесяти тысяч долларов… — лениво возмутился Караев.
— Старик, это недорого, — убеждал Сенин, — он дает аренду на пять лет, разбей на месяцы — там копейки получаются. Это приличный человек, уверяю тебя, его недавно назначили, поэтому он берет дешево; ты не знаешь, что в других районах творится. Деньги за год отобьешь, да какой за год! За полгода!
— А процент с оборота? — сопротивлялся Караев.
— Старик,
— Твоя доля в этом полтиннике? — спросил Караев.
— Ну что ты, старик, я эти деньги отдам все, я у тебя на хвосте.
— Сколько ты хочешь?
— Мне как посреднику законные десять процентов.
— Пять тысяч долларов, — сказал Караев, — итого пятьдесят пять, на пять лет это, конечно, не так уж и много, но платить-то надо сразу. Я должен поразмыслить.
— Времени мало, — заявил Сенин, — буквально несколько дней, имей в виду, желающих на это место найдется предостаточно.
Караев задумался.
Причины для раздумий были. Первая — непредсказуемость московских властей, вторая — попустительство государства в отношении экстремистских и фашистских группировок; случаи избиения брюнетов в общественных местах стали обыденностью. Память народа, потерявшего около двадцати четырех миллионов человек в борьбе с фашизмом, оказалась слишком короткой. Долгосрочные инвестиции — вещь рискованная. Кто знает, не придется ли в спешном порядке уносить ноги из страны?
— Мне надо поразмыслить, — повторил Караев, — кстати, не называй меня стариком.
— Что это вдруг? — удивился Сенин. — Я тебя всегда так называл. Стареть, что ли, начал?
— Между прочим, — заметил Караев, — ты старше меня на три года, это во-первых. Во-вторых, у меня роман с молодой девушкой, и может развиться комплекс.
— Ух ты, — алчно сказал Сенин, — и сколько ей лет?
— Попрошу без зависти.
— Красивая?
— Врать не буду, девушка некрасивая, но молодая — двадцать три года ей, — честно признался Караев.
А ты знаешь, в этом есть свои положительные моменты, — глубокомысленно произнес Сенин. — Ты — мужчина видный, значит, ценить будет, верна будет, во-вторых, никто на нее не позарится.
— Насчет верности некрасивых — это миф, — возразил Караев, — как раз они первые тебе рога наставят, потому что им постоянно надо самоутверждаться.
— Послушай, старик, — назидательно произнес Сенин, — молодая девушка не может быть некрасивой. Это мнение умудренного жизнью человека, прислушайся к нему. Молодость — сама по себе красота. Знаешь, что я тебе скажу? В нашем возрасте нельзя быть таким щепетильным.
Именно это пришло в голову Караеву в последний момент перед тем, как он оказался с девушкой в постели: до этого он честно пытался справиться с собой.
— А что бы тебе на ней не жениться? Об этом другие только мечтать могут, а тебе само в руки идет. Молодая жена, будет тебе верна — смотри-ка, даже стихи сложились.
— Я ее не люблю, — сказал Караев, — к тому же, у нее был армянин.
— Ну знаешь, кто из нас без греха, — назидательно произнес Сенин, — у каждого в жизни был свой «армянин».