Право и политика: научные очерки

Лапаева Валентина

Возвращаясь с этих теоретических позиций к проблеме суверенитета, можно сказать, что либертарное правопонимание позволяет анализировать государственно-правовые аспекты глобализационных процессов с позиций человекоцентристской правовой идеологии, не впадая при этом в крайности космополитизма, присущие юснатуралистскому подходу. Поскольку естественное право «предполагает и естественное государство (типа единого космополитического государства стоиков, гражданами которого являются все люди, каждый человек)» [33] , то последовательные сторонники естественно-правовой доктрины «отрицают позитивное право в пользу естественного права, а суверенное национальное государство (т. е. власть, устанавливающую позитивное право) подменяют негосударственными или надгосударственными инстанциями» [34] . Так, например, Л.С.Явич утверждает, что «суверенитет государства как якобы абсолютная независимость власти и непременный признак государства как такового противостоит суверенитету народа собственной страны, народам всех стран – мировому сообществу, противоречит приоритету международного сообщества и международного права, мешает глобальным прогрессивным

интеграционным процессам, вообще интеграции государств» [35] . С такой позицией трудно полностью согласиться. Однако вне либертарного правопонимания всякое отступление от космополитизма естественно-правового подхода неизбежно ведет к системоцентристскому в своей основе легизму, к которому столь явно тяготеет концепция суверенной демократии.

33

Нерсесянц В.С. Философия права. С. 152.

34

Нерсесянц В.С. Процессы универсализации права и государства в глобализирующемся мире // Государство и право. 2005. № 5. С. 46.

35

Явич Л.С. О философии права XXI на век // Государство и право. 2000. № 4. С. 12–13.

Либертарная концепция правопонимания дает возможность избежать космополитизма, заложенного в естественно-правовую доктрину, не оказавшись при этом заложником легистской силовой модели государственного суверенитета. Согласно данной концепции, суть современных процессов государственно-правовой интеграции следует трактовать «не как капитуляцию государства и позитивного права перед естественным правом и не как ограничение государственного суверенитета в пользу надгосударственных структур, а как поиски разумного компромисса между естественным правом и государством (с его позитивным правом) на общеправовой основе принципа формального равенства в условиях наметившегося перехода от прежней силовой концепции государственного суверенитета к современной правовой концепции государственного суверенитета. В этом смысле добровольная передача государствами (с соблюдением требований принципа их формального равенства как субъектов международного права) в соответствии с международными договорами части своих правомочий межгосударственным объединениям и структурам означает не ограничение их суверенитета, а лишь одну из адекватных и надлежащих форм осуществления ими своих правомочий в рамках правовой концепции государственного суверенитета» [36] .

36

Нерсесянц В. С. Процессы универсализации права и государства в глобализирующемся мире. С. 46–47.

Основные положения правовой концепции суверенитета, разработанной В.С.Нерсесянцем в рамках его теории либертарного правопонимания, изложены им в «Философии права» в связи с анализом гегелевской силовой концепции суверенитета. Гегель, писал он, отвергал демократическую идею народного суверенитета и обосновывал суверенитет монарха, трактуя его как абсолютную власть целого над единичным, т. е. государства как нравственно целого – над индивидом. Международное право Гегель характеризовал не как действительное право, а как сферу долженствования, определяемую «суверенными волями различных государств, над которыми нет высшего права…». [37] Согласно такой концепции неправового (силового) суверенитета, государственный суверенитет рассматривался как «право» сильного, «право» на произвол, а не как форма свободы субъектов международного взаимодействия. С позиций такого подхода Гегель говорил о неизбежности войны и критиковал кантовскую идею вечного мира, поддерживаемого союзом государств.

37

Нерсесянц В.С. Философия права. С. 639.

Подобный неправовой суверенитет, отмечает В.С. Нерсесянц, «несовместим с признанием и соблюдением прав других субъектов, с общеобязательными для всех (от индивидов до независимых государств и мирового сообщества в целом) правовыми принципами и нормами, с современными устремлениями и тенденциями к повсеместному господству права как необходимому условию достижения стабильного внутреннего и внешнего мира. Обусловленную этим современную правовую трансформацию государственного суверенитета обычно неточно называют «ограничением прав суверенитета», «отказом от части суверенных прав» (в пользу союзов государств, мирового сообщества и т. д.). На самом деле здесь имеет место ограничение государственного произвола, отказ от «права» на произвол, перевод государства в русло и пространство общеобязательного для всех права, переход от прежнего силового, произвольного суверенитета к правовой концепции и конструкции суверенитета».

Современная тенденция к юридизации суверенитета означает переход от произвольного насилия в сфере международных отношений к правовым санкциям, от силовой борьбы к правопорядку. В этих условиях прежняя концепция суверенитета с ее «тягой к большому унитаристскому государству силы, гаранту собственной безопасности и источнику повышенной опасности для других» становится неадекватной формирующимся (несмотря на все известные трудности) новым правовым реалиям международных отношений. Появление в последние десятилетия целого ряда новых небольших государств с прежних неправовых позиций силовой концепции суверенитета выглядит как признак дезинтеграции, «однако по существу, – подчеркивает В.С. Нерсесяснц, – это необходимое проявление современных тенденций к правовому суверенитету и к правовой интеграции». Претензии этих новых государственных образований на государственность и на суверенитет могут быть реализованы лишь в форме правового суверенитета, «в общем контексте современных тенденций к утверждению внутреннего и международного мира на универсальных правовых началах (на основе всеобщих принципов права, правовой государственности, правового суверенитета, международного правопорядка, признания прав человека, прав малых наций и т. д.)» [38] .

38

Указ. соч., С. 640, 641.

В заключение хотелось бы отметить, что при разработке концепции российской демократии

очень важно удержаться от соблазна простых решений сложных проблем, которые предлагаются с позиций авторитарносилового подхода. Конечно, неприятно признавать, что в своем демократическо-правовом развитии Россия отстает от западных демократий. Гораздо легче заявить, что у нас свое самобытное право и своя особая суверенная демократия. Однако, говоря и действуя в этом направлении, мы, по сути дела, предопределяем такой цивилизационный выбор, который не вписывается в основной вектор движения человечества в направлении расширения правовой свободы. Этот вектор общецивилизационного прогресса, в рамках которого «свобода индивида (ее мера, характер, содержание и т. п.) выступает в качестве главного критерия и основного итога достижений человеческой цивилизации на соответствующей ступени ее развития» [39] , нуждается в конкретизации применительно к ключевым проблемам современности, главной из которых на данном этапе является, на мой взгляд, проблема социальной справедливости. Можно сказать, что осуществление на практике той или иной модели взаимосвязи этих двух фундаментальных составляющих общественной жизни – правовой свободы и социальной справедливости – в значительной мере определяет место страны в системе координат общечеловеческого развития. Именно в сфере социальной справедливости, где у России есть свои собственные исторические достижения, а вовсе не в области права и демократии, следует искать и находить ту самобытную специфику, которая должна быть учтена в процессе цивилизационного самоопределения страны. Что же касается права и демократии, то в этих вопросах надо, оставив в стороне все свои комплексы, учиться у Запада и осваивать его цивилизационные достижения.

39

Нерсесянц В. С. Право – математика свободы. М., 1996. С. 3.

Доктрина социальных прав с позиций либертарного правопонимания [40]

Продолжая начатый в докладе Председателя Конституционного Суда Российской Федерации В.Д.Зорькина анализ проблематики, связанной с разработкой конституционно-правовой доктрины социальных прав, я хотела бы поставить на обсуждение и, по возможности, обосновать два тезиса:

1. В основу доктрины социальных прав должна быть положена концепция правопонимания, позволяющая согласовать трактовку социальных прав с правовым принципом формального равенства.

40

По материалам выступления на научно-практической конференции «Конституция Российской Федерации: доктрина и практика». СПб, Конституционный Суд РФ. 13. Нояб. 2008 г.

2. В российской теории конституционного права доктрину социальных прав необходимо выстраивать с учетом характера и природы проведенной в стране приватизации.

1. В последние годы «в юридической науке и судебной практике нарастает тенденция рассматривать закрепленные в Конституции социальные права не только как принципиальные ориентиры для законодателя, но именно как основные права, равные по значимости конституционным гражданским и политическим правам» [41] . Однако этот консенсус формируется, скорее, как единство взглядов по поводу нравственных оснований социальной политики государства. Между тем для эффективной защиты социальных прав необходимо, чтобы подобное доктринальное согласие было достигнуто на правовой основе. По сути дела, речь идет о согласии по вопросу о том, что идущие в мире процессы конституционализации социальных прав имеют (точнее, должны иметь) под собой именно правовые, а не нравственные или политические основания. Это означает признание полноценной правовой природы социальных прав человека, что, в свою очередь, предполагает наличие такого признанного на уровне доктрины понятия «социальное право человека», которое представляло бы собой надлежащую теоретическую конкретизацию общего понятия права и соотносилось бы с последним по логике соотношения общего и особенного.

41

Зорькин В.Д. Справедливость и социальные права: проблемы реализации // Конституционный принцип социального государства и его применение конституционными судами. М., 2008. С. 15.

В российской правовой науке выработка единой позиции в вопросе о понятии «социальное право» в настоящее время существенно осложняется отсутствием общепризнанного подхода к правопониманию. Отечественная общая теория права (а с ней и юриспруденция в целом) переживает сейчас сложный период смены научной парадигмы, связанный с изменением доминировавшего ранее в период легистского правопонимания советского образца, отождествляющего право с законом (в широком смысле слова «закон» как веления официальной власти). При всем обилии обсуждаемых в последние годы подходов к трактовке понятия права [42] серьезные претензии на статус общедоктринального направления заявляют три основных типа правопонимания – легистский, естественно-правовой и либертарный. Очевидно, что сторонники каждого из названных подходов будут обосновывать свое понятие социального права и выстраивать доктрину социальных прав на основе собственных представлений об их правовой природе.

42

Лапаева В.В. Российская юриспруденция в поисках нового типа правопонимания // Наш трудный путь к праву. Материалы философско-правовых чтений памяти академика В.С. Нерсесянца. М., 2006. С. 35–61.

Для приверженцев легизма вопрос о правовой природе социальных прав не встает, поскольку для них показателем правового характера нормы является ее признание законодателем (соответственно, для отнесения социальных прав к числу основных прав человека достаточно того, что эти права получили закрепление в Основном законе страны). Сторонники естественно-правовой доктрины, понимающие под правами человека комплекс норм гуманистического характера, в рамках которого не проводятся четкие различия между правовыми и морально-нравственными по своей природе нормами, в целом, как правило, не ставят под сомнение практику законодательного закрепления социальных прав. Однако при этом многие из них отмечают «второстепенный» характер прав человека второго поколения (имея в виду ущербность правовой природы этих прав, тяготеющих, по их мнению, к сфере морально-нравственных отношений) и с этих позиций отрицают принадлежность социальных прав к числу основных прав человека, природа которых требует их конституционной легализации.