Право и политика: научные очерки
Шрифт:
Чтобы понять позицию В.С. Нерсесянца в вопросе о правовой природе социальных прав, следует обратить внимание на его критику аристотелевской концепции распределяющей и уравнивающей справедливости. «Восходящее к Пифагору, а затем к Платону, Аристотелю и вплоть до наших дней представление о двух типах равенства, – отмечал он, – является ложным, соответствующим ситуации неразвитого права [61] . Правовое равенство (в каждое данное время в своем объеме и смысле) всегда одно. Деление же равенства на демократическое и аристократическое, уравнивающее и распределяющее, строгое и пропорциональное и т. и. является формой выхода за рамки правового равенства в сторону привилегий… Разные характеристики равенства (пропорциональное, распределяющее и т. и.) остаются равенством лишь в тех пределах, в которых они не выходят за рамки правовой компенсаторности. Всякий выход в процессе пропорционально-распределяющего уравнивания за границы правовой компенсации (курсив мой. – В.Л.) ведет к появлению привилегий, т. е. к нарушению права» [62] .
61
Эта неразвитость права проявлялась, в частности, в том, что статус свободного гражданина, принадлежность к аристократии и т. п. представлялись естественными, само собой разумеющимися основаниями для получения преимуществ перед другими членами сообщества по принципу пропорционального равенства. В современных условиях аристотелевская концепция пропорционального равенства нередко используется для обоснования законодательных
62
Нерсесянц В.С. История политических и правовых учений. М., 2005. С. 78; Он же. Философия права. М., 2006. С. 31–32, 509.
Применительно к аристократической по своей сути концепции распределяющей справедливости Аристотеля это означает, что преимущества, получаемые наиболее достойными, носят правовой характер лишь в той мере, в какой они являются компенсацией либо их личных усилий, затраченных на получение выдающегося результата (премии для победителей творческих и научных конкурсов, льготы для ветеранов или героев войны и т. п.), либо уязвимости их социально значимого статуса (депутатский иммунитет и т. и.). В остальных случаях предоставление преференций нарушает правовой принцип формального равенства, а следовательно, ведет к привилегиям одних и к дискриминации других субъектов права. Тот же механизм правовой компенсации действует и в отношении наиболее слабых членов общества, не имеющих возможности воспользоваться своей правоспособностью: общество компенсирует им их социобиологическую слабость, подтягивая их к уровню равной правоспособности (или, что то же самое, – к уровню равенства возможностей в правовой сфере) [63] .
63
Правовой смысл такой компенсации состоит в том, чтобы сгладить действие тех фактических привилегий, которые получают на жизненном старте люди, более подготовленные к социальной конкуренции в силу своих исходных социальных или биологических характеристик. Показательно, что критики социальной политики выравнивания стартовых возможностей отрицают наличие подобных привилегий. Так, например, Ф. Хайек в данной связи замечает: «С некоторых пор мы заменили слово “беднейшие” совершенно бессмысленным словом “непривилигированные”. Дискриминацией же он считает как раз государственную “попытку помочь беднейшим слоям населения”» (Хайек Ф. Указ. соч. С. 424). Между тем с позиций правового подхода принципиально важно, что речь идет не о беднейших, а именно непривилегированных, а точнее – о дискриминированных, по сравнению с другими, слоях общества.
В этих случаях мерой правовой компенсации является мера, позволяющая человеку иметь не только равное с другими право, но и возможность воспользоваться этим правом соразмерно своей воле и своим собственным усилиям [64] .
Поддержка слабых, направленная на подтягивание их к общему уровню стартовых возможностей в сфере реализации их правоспособности, может выражаться не только в предоставлении им определенных преференций, но и в законодательном ограничении более сильных субъектов. Но это должно быть ограничение, направленное на обеспечение формального равенства субъектов правового взаимодействия путем преодоления того, что В.Д. Зорькин называет «ловушкой неравенства» [65] . Речь идет о ситуациях, когда преимущества более сильных субъектов начинают возрастать за счет накопленных ранее ресурсов независимо от их усилий [66] таким образом, что девальвируют (или вовсе блокируют) личные волевые усилия иных участников процесса. Подобное накапливание преимуществ, не ограниченное должным образом соответствующей законодательной политикой государства, в сфере экономики ведет к концентрации производственных и финансовых ресурсов в руках монополий и формированию олигархической экономики, а в области политических отношений (где оно не столь очевидно, но не менее опасно) – к ограничению демократии как системы, основанной на политической конкуренции, к консервации политической власти и к наращиванию авторитарных (а затем и тоталитарных) тенденций.
64
Разумеется, не исключены ситуации, когда такая поддержка слабых приобретает характер привилегии. Это происходит в тех случаях, когда объем предоставляемых им социальных благ превышает размер, необходимый для подтягивания их до уровня, гарантирующего им возможность реализовать свои права наравне с другими, и дает им преимущества в социальной конкуренции. Подобная ситуация уже вполне реальна на Западе, что в значительной мере порождает резкое неприятие идеи социального государства со стороны ряда западных философов и правоведов. Что же касается России, то у нас привилегии получают вовсе не те слои населения, которые относятся к социально незащищенным, а, напротив, сильные, активные и организованные группы, обладающие финансовыми и административными ресурсами.
65
Зорькин В.Д. Стандарт справедливости // Российская газета. 2007. 8 июня. Он же. Право – для человека // Российская газета. 2008. 25 нояб.
66
В народном словаре это удачно выражено пословицей: «Деньги идут к деньгам».
Возвращаясь к дискуссии по вопросу о содержании принципа формального правового равенства среди сторонников либертарного правопонимания (к которым автор относит и себя), можно сказать, что здесь обозначились два разных подхода. Представителей первого подхода не интересует, как и в какой мере социобиологические различия влияют на возможность людей воспользоваться своими правами, т. е. реализовать свою правоспособность. Сторонники второго подхода считают, что равноправие предполагает равенство между людьми не только в декларированных правах, но и в возможности ими воспользоваться в меру личных волевых усилий.
И хотя и те, и другие говорят, что формальное правовое равенство – это равенство людей в свободе, суть свободы они понимают по-разному. У В.С. Нерсесянца свобода человека – это свобода его разумной воли [67] , которую он определяет как «возможность осознанного выбора и реализации того или иного варианта поведения» [68] , т. е. возможность действовать без ограничений, исходящих извне. Те, кто трактует формальное правовое равенство как равенство перед единой для всех нормой без учета физических и социальных характеристик людей, понимают свободу лишь как возможность совершать действия, обусловленные своей, а не чужой волей [69] . Между тем такая ограничительная трактовка вовсе не следует из определения В.С. Нерсесянца. Более логично предположить, что когда он говорит о возможности человека, обладающего в силу своей разумности свободной волей, осуществить эту волю без внешних ограничений, то имеет в виду ограничения, заданные не только чужой волей, но и теми качествами самого индивида (его физической или социальной слабостью), которые, будучи внешними по отношению к его разумной воле, выступают как ее ограничители. С позиций такого подхода свобода воли предстает как возможность человека воспользоваться своими правами в меру личных волевых усилий, т. е. в меру реализации человеком его сущности как разумного существа, обладающего свободной волей, когда эта воля не деформирована привнесенными обстоятельствами, связанными с давлением чужой воли или с социобиологической слабостью самого индивида.
67
Разумная воля – это воля, ограниченная велениями разума, т. е. непроизвольная, не стремящаяся к произволу.
68
Нерсесянц В.В. Философия права. С. 38.
69
См.: Варламова
Эти две разные позиции в трактовке свободной воли соответствуют двум подходам к пониманию формального равенства в сфере социальных отношений, сложившимся в философской литературе: а) формальное равенство, полагающее отказ от идеи равенства возможностей, и б) формальное равенство, корректирующее исходное фактическое неравенство до равенства возможностей [70] . Широко распространено представление о том, что спор между этими двумя подходами является принципиально неразрешимым в силу «сущностной оспариваемости» категории «формальное равенство», которая не может быть рационально обоснована [71] . Однако, по нашему мнению, с научной точки зрения (т. е. на уровне научно-теоретической абстракции) можно доказать, что право как формальное равенство предполагает именно равенство возможностей, обусловленных личными усилиями и личной волей субъектов права. Рассмотрим эту проблему с позиций либертарного правопонимания.
70
Федотова В.Г. Равенство социальное // Новая философская энциклопедия. М., 2001. С. 394.
71
См.: Честное И.Л. Перспективы либертарного правопонимания. Полемические размышления // Ежегодник либертарноюридической теории. М., 2007. Вып. 1. С. 51.
Мы будем исходить из определения, согласно которому «право – это нормативная форма выражения свободы посредством принципа формального равенства людей в общественных отношениях» [72] . Отправной точкой для понимания права как формы свободы здесь является формальное равенство людей в их отношениях. То есть свобода – это то, что выражается посредством формального равенства ее носителей. Отсюда следует, что право как выражение свободы – это норма (т. е. правило взаимного поведения), о которой люди договариваются как равные. Разумный характер субъектов правового общения в силу известной регулятивности идеи разума предопределяет общую направленность действий людей, как если бы «они специально договорились о том же самом (в форме так называемого общественного договора)» [73] . Поэтому для моделирования процесса выработки права можно воспользоваться логической конструкцией договора. Подобная логическая модель общественного договора о правилах взаимного поведения – это абстрактная квинтэссенция исторического процесса выработки оптимальных форм социального взаимодействия путем постепенного, осуществляемого на основе проб и ошибок, отбора приемлемых для всех и каждого (т. е. всеобщих) принципов поведения людей по отношению друг к другу.
72
Нерсесянц В.С. Философия права. С. 33.
73
Там же. С. 624.
Именно такой гносеологический прием использует известный специалист в области теории справедливости Д. Ролз для обоснования своей концепции «справедливости как честности». Чтобы понять, какие именно принципы справедливости соответствуют договорному характеру отношений между формально равными индивидами, он предлагает представить гипотетическую ситуацию, когда рационально мыслящие индивиды, преследующие свои интересы, вступают в договор по выработке принципов справедливости, полностью абстрагируясь от каких-либо своих индивидуальных качеств и характеристик. Это аналогично тому, как если бы каждый человек, вступающий в договор о правилах совместного поведения с другими людьми, не знал бы «своего места в обществе, своего классового положения или социального статуса, а также того, что предназначено ему при распределении природных дарований, умственных способностей силы и т. д.» [74] , но при этом имел бы рациональные (и потому общие для всех) представления о том, что является для него благом. Принципы, выработанные путем такой договоренности «за занавесом неведения» и будут, согласно Д. Ролзу, принципами справедливости. И хотя сам автор говорит о социальной справедливости, имея в виду не столько правовую, сколько морально-нравственную категорию, однако предлагаемые им условия выработки справедливого решения – это условия поиска именно правового решения как результата договора между абстрактными формально равными лицами. Ведь эта ситуация полностью соответствует сформулированному Гегелем велению праву: «Будь лицом и уважай других в качестве лиц».
74
Ролз Д. Теория справедливости. Новосибирск, 1995. С. 26.
Д. Ролз полагает, что «социальные и экономические неравенства должны быть организованы таким образом, что они одновременно… ведут к наибольшей выгоде наименее преуспевших» [75] и что люди в ситуации «занавеса неведения» договорятся о том, что все социальные ценности «должны быть равно распределены, за исключением тех случаев, когда неравное распределение любой, или всех, из этих ценностей дает преимущество каждому» [76] . Интересно сравнить позицию Д. Ролза с принципиально иной версией такой «договоренности», которую предлагает Ф. Хайек, считающий, что люди согласны «принуждать к единообразному соблюдению тех правил, которые значительно увеличили шансы всех и каждого на удовлетворение своих нужд, но платить за это приходится риском незаслуженной неудачи для отдельных людей и групп» [77] .
75
Там же. С. 267.
76
Там же. С. 61.
77
Хайек Ф. Указ. соч. С. 239.
Если перевести эти рассуждения на уровень здравого смысла, которым, по идее, и должен руководствоваться рядовой, обычный, среднестатистический человек в ситуации за «занавесом неведения», то речь пойдет о следующих альтернативах: страховка на случай своей слабости без шанса на успешную конкуренцию с более сильными индивидами (Д. Ролз) либо готовность действовать по принципу «все или ничего» (Ф. Хайек). Очевидно, что в первом случае мы имеем дело с логикой человека, обладающего слабой волей, а во втором случае – с логикой сильного, но слишком рискового игрока, готового потерять все в погоне за крупным выигрышем. Что касается логики поведения, смоделированной Ф. Хайеком, то совершенно очевидно, что она не подходит для в меру разумного (а значит, и в меру осторожного) рядового обывателя. С другой стороны, обычный человек с нормально развитой волей будет стремиться не к равному распределению благ, а к равенству возможностей их получения. Логичнее (и в этом смысле разумнее, т. е. ближе к природе человека как разумного существа) предположить, что каждый из тех, кто может оказаться в положении слабого и неуспешного в силу обстоятельств, не зависящих от его волевых усилий, вряд ли удовлетворится тем, что успехи более сильных позитивно отразятся и на его положении. Очевидно, что договаривающиеся «за занавесом неведения» разумные индивиды захотят иметь возможность компенсировать свою слабость, чтобы на равных вступить в социальную конкуренцию и добиться более высокого положения по сравнению с другими. Следовательно, они захотят подстраховаться, оговорив правила компенсации для себя на тот случай, если окажутся слабее других в своих социальных или физических характеристиках. Но это должна быть именно компенсация их слабости, которая позволила бы им воспользоваться своими правами наравне с другими, а вовсе не общее требование того, чтобы социальные и экономические успехи более удачливых членов общества приводили бы к улучшению положения остальных. Введение подобной компенсации переводит проблему справедливости из сферы морали, где действует принцип милосердия с присущей ему неопределенностью границ (безграничностью), в сферу права, где есть четко обозначенная мера справедливости в распределении социальных благ, опирающаяся на принцип равенства возможностей.