Право и политика: научные очерки
Шрифт:
Конституция РФ 1993 г. провозгласила либерально-правовой принцип приоритета прав личности перед другими социальными ценностями. Но Конституция не стала реальной основой общественного согласия. Показательно, что уже в 1994 г. по инициативе президентской администрации были предприняты попытки заключения так называемого Договора об общественном согласии. Этот документ интересен, в частности, своими формулировками, касающимися проблемы общего интереса, которые сформулированы «не в духе концепции общего блага, а по существу в виде господства исходно заданного (неопределенного и отчужденного от частных интересов) “общего интереса” как некоего абстрактного и самодовлеющего целого – общества, государства, страны в целом» [96] . Такое понимание проблемы общего блага в целом остается доминирующим в нашей политической и правовой практике.
96
Там же. С. 11.
Традиционные для России представления о самобытности нашего политико-правового развития и непригодности для нас западноевропейских
Отрицание наличия единого вектора правового развития связано в конечном итоге с отрицанием наличия того, что в философско-правовой традиции называется сущностью права и является критерием оценки исторического процесса с точки зрения присущей ему степени развитости правового начала. Между тем, если исходить из понимания сущности права как формального равенства (которое есть выражение свободы в общественной жизни) и если при этом смотреть на историю без западной политкорректности, призванной компенсировать известные издержки европоцентризма, то нельзя не признать, что человечество с разной последовательностью и разными темпами развивается в общем направлении – в сторону свободы и права, т. е. от меньшей свободы ко все большей свободе каждого отдельного человека, выраженной в форме прав отдельной личности. В этом смысле именно «свобода индивида (ее мера, характер, содержание и т. п.) выступает в качестве главного критерия и основного итога достижений человеческой цивилизации на соответствующей ступени ее развития» [97] .
97
Нерсесянц В. С. Право – математика свободы. М., 1996. С. 3.
Нельзя не признать, что Запад дальше других продвинулся по этому пути. Однако данное обстоятельство вовсе не означает, что западное право является безусловным эталоном для всего общецивилизационного правового развития. Таким эталоном служит не само фактически складывающееся западное право (нередко допускающее на практике двойные стандарты), а лежащий в его основе принцип формального равенства, который в рамках естественно-правовой доктрины, доминирующей на западноевропейском правовом пространстве, предстает в виде тезиса о том, что люди рождаются равными в своем достоинстве и правах. Поэтому если мы хотим иметь позицию для критической оценки западноевропейской правовой практики, то это должна быть более высокая общечеловеческая правовая позиция, использующая в качестве критерия оценки принцип формального равенства, а не доправовые по своей сути доморощенные представления о некой российской правовой самобытности.
В ходе дискуссий о суверенной демократии В.Ю. Сурков высказал важную мысль о том, что Россия должна участвовать в том международном общественно-политическом дискурсе, в ходе которого формируются позиции международного сообщества по вопросам права и демократии, чтобы не оказаться в роли того, «кто только слушает, а потому и слушается» [98] . Но для того чтобы «иметь свой голос» в этих дискуссиях, необходимо говорить с Западом именно о праве и говорить надо на правовом языке, показывая (хотя бы на уровне теории) более высокие образцы правопонимания, чем та архаичная естественно-правовая доктрина, на основе которой строится западноевропейская правовая практика. Тем более, что у нас есть такая теория – либертарная концепция правопонимания, выросшая из философско-правового осмысления того большого и поучительного опыта бесправия, который был и есть у России.
98
См выступление В. Суркова на «Круглом столе» «Российской газеты», посвященном обсуждению концепции суверенной демократии. Пришли к согласию // Российская газета. 2006. 31 авг.
Особого внимания в этом контексте заслуживает концепция цивилизма, представляющая собой продолжение и развитие либертарного правопонимания. Развивая идею об исторически изменяющемся социальном содержании правового принципа формального равенства под углом зрения ключевой для всего постсоциалистического развития проблемы преобразования отношений собственности, В.С. Нерсесянц разработал концепцию постсоциалистического общественного строя, в котором формальное правовое равенство дополняется новым (экономическим) содержанием, включающим в себя формальное равенство в сфере отношений собственности [99] .
99
См.: Нерсесянц В.С. Наш путь к праву: от социализма к цивилизму. М., 1992.; он
1 дек.; он же. Национальная идея России во всемирно-историческом прогрессе равенства, свободы и справедливости. Манифест о цивилизме. М., 2000.
Концепция цивилизма остается невостребованной нашей политико-правовой практикой. Между тем на Западе сейчас появляются идеи, созвучные данной концепции [100] . Правда, там эти идеи в случае их реализации не приведут к смене общественного устройства, а станут лишь очередным шагом на пути к социальному государству в рамках буржуазной модели частной собственности. Ведь на Западе, в отличие от России, осуществившей путем колоссальных усилий и жертв социализацию частной собственности, не созданы предпосылки для цивилитарного преобразования частной собственности некоторых отдельных лиц в индивидуальную собственность каждого гражданина (как это предполагает концепция цивилизма). И судя по всему, Россия, проделав тяжелую черновую работу Истории, после которой и открылась возможность цивилизма как нового более справедливого общественного строя, в очередной раз не сумеет воспользоваться плодами своих больших усилий.
100
Например, в Германии широко обсуждаются обоснованные экономистами предложения о выплате каждому гражданину страны ежемесячной суммы в размере около 1,5 тыс. евро. Эти так называемые «цивильные деньги» или «деньги для всех» должны составить тот базовой доход, который обеспечит всем гражданам (независимо от их возраста и трудового вклада) материальные гарантии достойной жизни, избавит людей от страха перед будущим, а общество от социальных конфликтов. – Gotz Werner. Das manische Schauen macht uns alle Krank // Stern. 2006. № 17. S. 177–181.
Конституционные гарантии защиты политических прав и свобод (к разработке правовой доктрины) [101]
В последние время при обсуждении проблем избирательного законодательства и связанного с ним законодательства о политических партиях представители той части экспертного сообщества, которая не занята интеллектуальным обслуживанием властных структур, с энтузиазмом, заслуживающим лучшего применения, перечисляют друг другу недостатки действующих законов и практики их применения, надеясь, очевидно, что их услышат федеральный законодатель и Президент страны. Думаю, нам пора оставить эти надежды и направить основные усилия на работу с судебной ветвью власти, потому что только на этом направлении возможно сейчас какое-то движение в сторону права. Надо максимально использовать то обстоятельство, что судебная система, осуществляющая, согласно действующему законодательству, контроль за конституционностью и законностью нормативных актов, имеет возможность исправлять опасные перекосы законодательной системы, обусловленные экспансией в эту сферу исполнительной власти. Реализуя эту возможность, суды уже внесли важный вклад в формирование правовых основ политической системы страны, существенно укрепив правовые границы политического процесса. Разумеется, что есть много факторов, препятствующих этому. Одним из них (не главным, но весьма существенным) является отсутствие на данный момент надлежащей доктрины защиты прав и свобод человека и гражданина, которая в силу своей общепризнанности и авторитетности обладала бы для судов регулятивным потенциалом.
101
Выступление на международной конференции «Российские выборы в контексте международных избирательных стандартов», организованной Независимым институтом выборов и Ассоциацией в защиту прав избирателей «Голос» при поддержке Национального демократического института международных отношений США 12–13 октября 2005 г. – См.: Российские выборы в контексте международных избирательных стандартов / Материалы междунар. конф. М., 2006. С. 193–210.
Полагаю, что на создании этой доктрины и следует сосредоточить сейчас усилия экспертного сообщества. В контексте такой постановки проблемы я остановлюсь на одном, наиболее важном, на мой взгляд, моменте, без уяснения которого мы не продвинемся вперед в деле защиты политических прав граждан. Речь идет о норме ч. 3 ст. 55 Конституции РФ, которая, как показывает анализ практики конституционного правосудия, является той болевой точкой, в которой пульсирует главный нерв ситуации, связанной с защитой прав человека и гражданина в нашей стране. От того, как будет интерпретировать эту норму Конституционный Суд РФ (а в этом вопросе у него пока нет последовательной позиции), насколько глубоко осознает эту проблему научное сообщество, с которым считается Конституционный Суд, и насколько активную позицию займут связанные с экспертным сообществом общественно-политические силы, во многом будут зависеть перспективы защиты основных прав и свобод, а значит, и перспективы демократии в России.
Проблема заключается в том, что эта конституционная норма ч. 3 ст. 55 сформулирована некорректно. Согласно этой норме, «права и свободы человека и гражданина могут быть ограничены федеральным законом только в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства». Таким образом, получается, что неотчуждаемые права человека и общепризнанные права гражданина, которые не только закреплены в Конституции РФ, но и провозглашены в ней высшей ценностью (ст. 2), которые «определяют смысл, содержание и применение законов и всю деятельность органов власти (ст. 18) и т. д., могут быть ограничены федеральным законом по такому широкому кругу оснований, куда входит и безопасность государства, и нравственность, и здоровье, и т. п. Очевидно, что по таким основаниям можно ограничить федеральным законом любое конституционное право практически в любых пределах.
Конец ознакомительного фрагмента.