Право и политика: научные очерки
Шрифт:
Таким образом, мы видим, что предельно абстрактный характер субъектов права как сторон договора порождает такую абстракцию самого предмета договора – правового правила поведения, – которая имеет определенное социальное содержание.
Далее встает вопрос: о каком равенстве возможностей идет речь? Ведь такое равенство всегда будет неполным, ограниченным. Конечно, равенство возможностей как формальное, а не фактическое равенство в потреблении всегда ограничено, но в каждый исторический момент времени оно ограничено по-разному. Речь идет о максимально возможном равенстве возможностей (т. е. о максимально возможной свободе каждого) на данный исторический момент времени. Противники такого подхода задают следующий (риторический, как они, по-видимому, считают) вопрос: «А кто определяет, какое равенство возможно на данный момент времени?». На практике, считают они, решение этого вопроса «сводится к личному или институционально оформленному произволу, поскольку справедливым является то, что полагает таковым конкретное лицо или надлежащая властная инстанция» [78] . По этому поводу можно сказать следующее. Правовую меру равенства возможностей определяет не конкретное лицо, которое всегда будет действовать субъективно (т. е. произвольно), а надлежащая государственная инстанция. И если с точки зрения права эта инстанция действительно надлежащая, то ее решение не будет произвольным. С позиций либертарного правопонимания, основанного на концептуальном единстве права и государства, право – это норма свободы в правовом государстве, где есть соответствующий природе этого государства
78
Варламова Н.В. Принцип формального равенства как основание диалектического снятия противоположности метафизических и позитивистских интерпретаций права. С. 31.
Резюмируя, можно сказать, что в рамках либертарного правопонимания В. С. Нерсесянца равная мера как составная часть принципа формально-правового равенства – это мера соответствия между личными волевыми усилиями людей (как абстрактных носителей свободной воли) и реально доступным для них на данный исторический момент времени набором прав на получение социальных благ. Таким образом, формальное равенство – это не заданное раз и навсегда абстрактное равенство между деянием и воздаянием, а гораздо более сложная, исторически изменчивая модель равноправия, содержание которой уточняется по мере развития человечества. Идея о том, что «формальное равенство предполагает преодоление исходного фактического неравенства путем создания равенства стартовых возможностей в использовании прав и свобод, – подчеркивает В.Д. Зорькин, – … все более находит понимание в условиях современных глобальных процессов, когда стало ясно, что традиционные – либеральные – права человека недостаточны для реализации его способностей как разумного существа, обладающего свободой воли» [79] .
79
Зорькин В.Д. Право для человека // Российская газета 2008. 25 нояб.
С этих позиций исторический прогресс в области развития социального права и социального государства – это не нравственный, а правовой прогресс, обусловленный, в конечном итоге, процессами демократизации общественно-политической жизни, вовлекающими в условный общественный договор о праве все новых и новых субъектов, настаивающих на более дифференцированной шкале компенсаций. Таким образом, современное право, возникшее в Новое время путем «договора» между сильными и активными субъектами социального взаимодействия эпохи зарождения капитализма, [80] постепенно втягивает в свою орбиту все большее число членов общества, бывших ранее аутсайдерами политико-правового процесса. В этом смысле история правового развития человечества предстает как история выравнивания стартовых возможностей различных индивидов в сфере реальной реализации ими своей абстрактной правоспособности. И задача демократического законодателя состоит в том, чтобы в каждом конкретном случае обеспечить максимально возможное формально-правовое равенство индивидов как носителей свободной воли. Если законодатель не справляется с этой задачей, то орган конституционного контроля может и должен его подкорректировать, наполняя правовой принцип формального равенства адекватным данному историческому контексту социальным содержанием. Ведь каждое решение этого органа является в итоге «приложением» (в качестве масштаба, меры, критерия оценки и т. д.) правового принципа формального равенства к конкретной ситуации и, соответственно, интерпретацией этого принципа, наполнением его новым правовым смыслом применительно к конкретно-историческим особенностям текущего момента.
80
Характерное для этого времени понимание сути права остроумно выразил Б. Франклин: говоря о демократии (а по сути дела о праве) он сказал: «Демократия – это договор между хорошо вооруженными джентльменами» (См.: Аузан А. Национальные ценности и конституционный строй // Новая газета. 2008. 14–16 янв. С. 8).
2. Главной исторической особенностью постсоциалистического этапа развития России, во многом определившей характер осуществляемой в стране трансформации всей системы общественных отношений, является десоциализация общенародной социалистической собственности, которая осуществлялась с очевидным для всех нарушением правового принципа формального равенства. Речь идет не о том, что в ходе приватизации было нарушено действовавшее на тот момент законодательство (хотя и это обстоятельство нельзя сбрасывать со счетов), а о том, что доступ к приобретению бывшей социалистической собственности носил привилегированный характер, и ее наиболее привлекательные куски достались не тем, кто продемонстрировал готовность и умение лучше других управлять этой собственностью (в интересах, в конечном счете, всего общества), а тем, кто в момент ее передела был близок либо к старой партийной номенклатуре, успевшей конвертировать власть в собственность, либо к новому постсоветскому чиновничеству. Между тем «всеобщий принцип равенства должен быть последовательно применен прежде всего в отношении социалистической собственности…», и суть этого принципа в данном случае, как отмечает В.С. Нерсесянц, состоит в том, что «все граждане – наследники социалистической собственности в равной мере и с равным правом. И за каждым гражданином должно быть признано право на равную для всех граждан долю во всей десоциализируемой собственности» [81] .
81
Нерсесянц В.С. Философия свободы. С. 416. Нерсесянц В.С. Наш путь к праву: от социализма к цивилизму. М., 1992.; он же. Постсоциалистическая Россия. Цивилизм как национальная идея// Независимая газета. 1995. 1 дек.; он же. Национальная идея России во всемирно-историческом прогрессе равенства, свободы и справедливости. Манифест о цивилизме. М., 2000.
Развивая идею об исторически изменяющемся социальном содержании правового принципа формального равенства под углом зрения ключевой для всего постсоциалистического развития проблемы преобразования отношений собственности, В.С. Нерсесянц разработал концепцию цивилизма как постсоциалистического общественного строя, в котором формальное правовое равенство дополняется новым (экономическим) содержанием, включающим в себя формальное равенство в сфере отношений собственности [82] . В основу данной концепции положен правовой принцип десоциализации социалистической собственности, при котором за каждым гражданином как правомерным наследником некогда общей (общенародной) собственности признается равное право на одинаковую долю от всей десоциализируемой собственности. С юридической точки зрения эта цивилитарная (гражданская) собственность представляет собой идеальную, т. е. не изымаемую в реальности из общего фонда гражданской собственности, долю каждого в общей собственности всех граждан. Каждый гражданин как собственник в течение всей своей жизни получает соответствующую его идеальной доле часть денежных доходов от всех форм товарно-денежного использования общей собственности, приобретая таким образом пожизненное личное субъективное право на свою долю собственности. Сверх этого минимума гражданской собственности допускаются
82
Сам.: Там же.
83
Нерсесянц В. С. Философия права. С. 424.
Конечно, время для реализации этой концепции в ее изначальном, теоретически чистом виде уже упущено. Однако ее научный потенциал позволяет и в нынешних условиях найти приемлемые параметры соглашения между обществом, властью и бизнесом, способного обеспечить ту меру легитимации власти и собственности в постсоциалистическом обществе, которая необходима для его нормального правового развития. Одним из важнейших инструментов подобной правовой корректировки сложившейся ситуации является социальная политика государства. В контексте такого подхода представляют интерес позвучавшие в последнее время предложения ряда ведущих экономистов о том, чтобы в той или иной форме сделать доходы от приватизации источником повышения явно заниженных пенсионных выплат. Так, даже Е.Т. Гайдар уже обосновывает целесообразность приватизации имущества государственных корпораций необходимостью направить вырученные средства на обеспечение устойчивости пенсионной системы [84] . Эту же позицию недавно озвучил Президент Центра стратегических разработок М.Э. Дмитриев: «… Ни в коем случае нельзя, – подчеркнул он при этом, – повторять ошибки 90-х годов, когда выгоды от приватизации достались узкой группе олигархов. Процесс приватизации должен быть прозрачным и проводиться в интересах всего населения. Например, за счет доходов от приватизации можно было бы на треть увеличить размеры пенсий, тогда это была бы по-настоящему народная приватизация» [85] . Еще более радикальные идеи высказал в руководитель Центра социальной политики Института экономики РАН Е.Ш. Гонтмахер, считающий, что можно было сделать всех пенсионеров акционерами нефтегазовых корпораций, чтобы они получали дивиденды от того, что создано трудом их поколения [86] .
84
Велетминский И. Нечастный капитал // Российская газета. 2007. 13 аир.
85
Дмитриев М. Нельзя спасать все подряд // Новая газета. 2008. 27 нояб.
86
Беседа с Е. Кучером на канале ТВ «Совершенно секретно» в ноябре 2008 г.
Эти и иные аналогичные предложения вписываются в правовой принцип формального равенства в меру их компенсационного характера, поскольку они направлены на то, чтобы поднять очевидно заниженный уровень пенсионного обеспечения. Правда, если подходить к данной проблеме с точки зрения теории цивилизма, то следует признать, что на каком-то этапе реализации подобных предложений может встать вопрос о праве на доходы от приватизации общенародного достояния применительно не только к пенсионерам, но и к иным гражданам страны.
Независимо от того, будет ли концепция цивилизма востребована российской социально-политической практикой, в контексте нашего анализа важно прежде всего то обстоятельство, что благодаря этой концепции отечественное обществоведение получает научно обоснованный критерий для оценки складывающейся социальной практики и научные ориентиры для ее совершенствования. Применительно к социальной политике государства это означает, что ее правовой характер в определяющей степени будет зависеть от того, в какой мере она сможет способствовать исправлению тех правовых деформаций, которые были допущены в процессе приватизации.
Для выработки отечественной доктрины социальных прав представляет несомненный интерес то обстоятельство, что в рамках западноевропейского дискурса по вопросам стратегии законодательной политики государства в социальной сфере высказываются идеи, созвучные концепции цивилизма. Так, в Германии широко обсуждаются предложения ряда экономистов о выплате каждому гражданину страны ежемесячной суммы в размере около 1,5 тыс. евро (за счет отмены иных социальных выплат и изменения налогообложения). По замыслу сторонников такого подхода, эти так называемые «цивильные деньги» или «деньги для всех» должны составить тот базовой доход, который обеспечит всем гражданам (независимо от их трудового вклада) материальные гарантии достойной жизни, избавит людей от страха перед будущим [87] . По сути дела, речь идет о наполнении формального правового принципа равных стартовых возможностей новым социальным содержанием, отвечающим реалиям постиндустриального общества, обеспечившего себе состояние изобилия материальных благ, и соответствующим этому состоянию новым представлениям о достоинстве человека, которое не должно быть унижено страхом перед нуждой. Движение западной общественно-политической мысли в сторону признания за каждым гражданином права на базовый доход, не зависящий от его трудовых усилий, демонстрирует всемирно-исторический потенциал концепции цивилизма, открывающей перспективы общественного развития после капитализма, который вовсе не является «концом Истории».
87
Gotz Werner. Das manische Schauen macht uns alle Krank // Stern. 2006. Vom. 17. S. 177–181.
Права человека в условиях глобализации [88]
Глобализация – это сложное явление, охватывающее самые разные аспекты современной социальной жизни (юридический, экономический, политический, культурологический и т. д.). В этом взаимосвязанном комплексе различных направлений глобализационных процессов особое место занимает юридическая глобализация, под которой понимается универсализация и унификация права в рамках национальных правовых систем и в международном масштабе [89] . Дело в том, что именно от степени юридической глобализации в существенной мере зависит, по какому сценарию пойдет развитие экономических, политических и иных направлений глобализационного процесса: по силовому, авторитарноолигархическому, обеспечивающему односторонние преимущества для наиболее развитых государств, или по правовому, демократическому, нацеленному на поиск баланса интересов различных стран, регионов, этносов, наций и т. д. Очевидно, что Россия как далеко не самый сильный игрок на этом поле кровно заинтересована в развитии юридической глобализации, которая позволила бы ей на договорной основе (с соблюдением принципа формального равенства сторон договора) отстаивать свои интересы в диалоге с более сильными партнерами по внутриглобальным отношениям. Однако вопреки этому в последние годы в нашей стране подвергается все более массированным нападкам лежащий в основе юридической глобализации принцип универсальности прав человека. На этом моменте я и хотела бы остановиться подробнее.
88
Выступление на первых философско-правовых чтениях памяти академика В.С. Нерсесянца // Право и политика. 2006. № 12.
89
Процессы универсализации права и государства в глобализирующемся мире // Государство и право. 2005. № 5. С. 40.