Православие, инославие, иноверие. Очерки по истории религиозного разнообразия Российской империи
Шрифт:
Хотя такой порядок и позволял кряшенам сохранить свою самобытность, они тем не менее подверглись глубокой трансформации. Многие кряшены вследствие тех процессов, которые рассмотрены в настоящей главе, не просто были посвящены в новую религиозную систему – они вошли в современный мир в более широком смысле. Они обрели интеллигенцию, школы, письменный язык и литературу, газеты, идеологию прогресса и развития, а также политически мобилизуемое сознание принадлежности к сообществу – то есть набор институций, установок и воззрений, которые не только способствовали исповеданию христианской религии, но и могли быть задействованы в новых, совсем других проектах, включая и те – например, коммунизм, – что были открыто враждебны религии как социальной силе. С этой точки зрения процесс «обращения» кряшен представлял собой не столько капитуляцию перед колониальной властью, сколько признак усвоения модерности и в конечном счете попытку оживить местное общество через религиозную трансформацию [392] . Данный казус не подтверждает представления о религии как безусловно «традиционной» и понимания модерности как отречения от религии и ее преодоления, а свидетельствует о том, что религия, особенно в колониальном контексте, может служить той движущей силой, которая выводит людей на дорогу модерности [393] .
392
См. разработку этой темы в контексте колониальной Индии: Viswanathan. Outside the Fold. P. 40–43. Необходимо отметить, что многие из этих нововведений были доступны и в рамках ислама, особенно с появлением модернистского исламского движения (джадидизма).
393
В этом отношении я полагаюсь на глубокий анализ в исследованиях: Conversion to Modernities: The Globalization of Christianity / Ed. P. van der Veer. New York, 1996; Comaroff Jean, Comaroff John. Of Revelation and Revolution: Christianity, Colonialism, and Consciousness in South Africa. Chicago, 1993.
В
394
Слёзкин Ю. СССР как коммунальная квартира… С. 358.
Перевод Наталии Мишаковой
Часть III
КОНФЕССИОНАЛЬНОЕ ИЗМЕРЕНИЕ ИМПЕРСКОГО УПРАВЛЕНИЯ
Глава 5
В ОБЪЯТИЯХ ГОСУДАРСТВА? АКТЫ ГРАЖДАНСКОГО СОСТОЯНИЯ И ИМПЕРСКИЙ ПОРЯДОК
Одной из главных характеристик модерного государства является его стремление обладать полной и подробной информацией о своих подданных. Как заметил Джеймс Скотт, если до Нового времени государство удовлетворялось сбором данных, достаточных только для самых базовых способов управления, то «модерное государство все больше стремится “взять в оборот” физические и людские ресурсы нации и сделать их более эффективными». Джон Торпи высказывает сходное мнение: «Чтобы добывать богатства и проводить свою политику, государства должны быть в состоянии определить местонахождение людей и товаров и заявить свои права на них» [395] . Прошло всего лишь около двух столетий – а во многих случаях и того меньше – с тех пор, как государства развили административную способность уверенно предъявлять права на своих подданных и граждан. До тех пор часто существовали огромные несоответствия между управленческими стремлениями государства и средствами, доступными для их реализации.
395
Scott J.C. Seeing Like a State: How Certain Schemes to Improve the Human Condition Have Failed. New Haven: Yale University Press, 1998. Р. 51; Torpey J. The Invention of the Passport: Surveillance, Citizenship and the State. Cambridge: Cambridge University Press, 2000. Р. 11. О связи между возникновением идеи населения как таковой и искусством управления см. в работе Мишеля Фуко: Foucault M. Governmentality // The Foucault Effect: Studies in Governmentality / Ed. G. Burchell, C. Gordon, P. Miller. London: Harvester Wheatsheaf, 1991. P. 87–104 [русский перевод: Фуко М. «Правительственность» // Логос. 2003. № 4. С. 4–22. – Прим. ред.]
Признание таких несоответствий заставляет нас сосредоточить внимание на процессах, с помощью которых государства выстраивают отношения между собой и своими подданными. Торпи справедливо отмечает, что преобладающая аналитическая тенденция описывать растущую способность государств «проникать» или «внедряться» в общества не может объяснить точные механизмы, создающие и поддерживающие такие отношения. В качестве альтернативы он предлагает нам считать, что государства стремятся «не просто проникнуть в общества, но объять их, “окружая” и “захватывая” их членов – по отдельности и вместе, по мере того как эти государства растут и становятся более сведущи в управлении». Для Торпи хватка (grasp) государства важнее, чем охват (reach), и он рассматривает методы управления, связанные с беспрецедентной и четкой идентификацией отдельных лиц, которая сделала возможными и осуществимыми другие, более важные и ощутимые проекты – такие как воинская повинность и налогообложение [396] .
396
Torpey J. Invention of the Passport. P. 5, 10–17 (цитата: р. 11).
В данной главе анализируется важнейший аспект инфраструктурного «объятия» Российским государством своего народа: организация и функционирование системы записи гражданских актов, регистрирующих рождения, браки и смерти жителей империи. Я сосредоточу внимание в особенности на метрических книгах, которые велись духовными лицами различных конфессий империи и более всего приближались к порядку всеобщей регистрации. Эти записи служили основанием гражданского состояния и осуществления прав, а также притязаний государства на своих подданных во все большем числе контекстов. В главе доказывается, что даже если государство и стремилось крепче «объять» своих граждан, распространяя метрические книги на все более широкий круг конфессиональных групп, административная слабость заставляла самодержавие совершать это объятие косвенно, через посредничество религиозных служащих и институтов. В частности, по мере того как потребность государства в надежной и подробной документации личности своих подданных росла, все большее значение приобретали недостатки возникающего в результате порядка. Основное внимание в настоящем исследовании сосредоточено на постепенном характере развития государственной инфраструктуры, на решающей посреднической роли конфессиональных институтов и на сложностях, которые обусловили развитие всеохватывающего, хотя и дифференцированного, гражданского порядка в России.
В центре моего исследования находится фундаментальное противоречие между универсализмом и партикуляризмом системы документации, построенной в России в период империи. С одной стороны, метрические книги являлись стандартным методом установления личности и гражданского статуса всего населения империи безотносительно к социальным различиям или месту жительства. Как указывали сами законы империи, эти записи являлись единым сводом «общих для всех состояний» актов [397] . В этом смысле метрические книги представляли собой универсалистскую практику управления. С другой стороны, метрические книги оставались партикуляристскими по меньшей мере с двух точек зрения. Во-первых, поскольку почти всегда их вели духовные лица различных вероисповеданий, эти записи имели свои конфессиональные особенности. В них регистрировались таинства и обряды, которые часто были характерны для определенных религий – крещение, обрезание, конфирмация и т. д., а в качестве регистратора выступали духовные консистории или подобные им службы. Во-вторых, хотя метрические книги в принципе были задуманы для охвата всех жителей империи, существовали значительные сегменты населения, обычно выделявшиеся на основе сочетания конфессиональных и географических признаков, которые и в начале XX века не имели таких книг. Даже когда имперский порядок документации расширился и в него вошли некоторые из таких групп, метрические книги так и не стали по-настоящему универсальной формой регистрации. И хотя наблюдалось некоторое движение в направлении гражданской регистрации – т. е. переход этой функции от духовенства к светской бюрократии, – в итоге по идеологическим и практическим причинам государство не приложило к тому значительных усилий. Более того, как мы увидим, после 1905 года власти двинулись в противоположном направлении, передав духовенству некоторые из тех немногих категорий записей, которые раньше велись гражданскими или полицейскими органами.
397
Свод законов Российской империи. 1857. Т. 9. Ст. 1559. Другие документы, такие как ревизские сказки, списки духовенства и дворянские генеалогические книги, были представлены как либо «отдельные для определенных состояний», либо «особые акты для состояний сельских и городских жителей» (Там же). См. также комментарий к проекту нового гражданского уложения: Гражданское Уложение: Проект Высочайше учрежденной Редакционной комиссии по составлению Гражданского Уложения, с объяснениями. Книга 2: Семейственное право. СПб., 1902. Т. 1. С. 370.
В более широком смысле данная глава должна осветить один из аспектов незавершенного процесса, с помощью которого царский режим формировал гражданский порядок, способный вместить конфессиональное разнообразие империи [398] . Поскольку самодержавие продолжало наделять многие важнейшие институты и обычаи, такие как брак, присяга и акты гражданского состояния, специфически религиозным характером, конфессиональные различия приобретали серьезные последствия для существа гражданского права и его функционирования в России. Такие институты и обычаи, хотя несомненно выполняли сходные функции в разных конфессиях, тем не менее отличались друг от друга конкретной формой, степенью юридической определенности и культурным значением для каждой религиозной группы [399] . Перед самодержавием стояла задача построить порядок, достаточно единообразный для того, чтобы гражданские дела в стране решались последовательно и непротиворечиво, и при этом также институционализировать конфессиональные различия, которые оно считало политически важными и пригодными для манипулирования. Наделяя подданных гражданским статусом и признавая конфессиональное разнообразие, метрические книги играли ключевую роль в этом процессе.
398
Весьма положительную оценку этих мероприятий см. в работе: Burbank J. Rights, Courts, and Citizenship: Law and Belonging in the Russian Empire // Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History. 2006. Vol. 7. № 3. Р. 497–532.
399
Возникшие
Метрические книги: их значение
Метрические книги служили сводом данных об идентичности в императорской России, и их значение определялось в первую очередь их функцией документального свидетельства гражданского состояния. Содержавшиеся в них сведения были необходимы для поступления на государственную службу и в учебные заведения, для возведения в дворянское достоинство, заключения брака, установления законнорожденности детей, а следовательно, и их прав собственности [400] . Кроме того, многими правами можно было воспользоваться только по достижении совершеннолетия, а таковое проще всего можно было подтвердить выпиской из метрических книг как главных источников сведений о рождениях. Особое значение метрические книги приобрели в 1874 году, когда была введена всеобщая воинская повинность, которая означала, что каждый мужчина на определенном отрезке своей жизни пригоден для службы. Только по метрическим книгам можно было однозначно установить возраст лица или его право на освобождение от повинности, полагавшееся тем мужчинам, для которых в силу семейного положения военная служба являлась непосильным бременем. Как показывают последние исследования, было трудно, если вообще возможно, проводить призыв среди населения, не имевшего таких реестров [401] . Таким образом, по существу главная цель метрических книг состояла в том, чтобы документировать гражданское состояние, понимаемое как «положение лица как субъекта частных прав гражданских, и в особенности положение его в союзе семейном и родовом» [402] .
400
Стейнведел Ч. Создание социальных групп и определение социального статуса индивида: Идентификация по сословию, вероисповеданию и национальности в конце имперского периода в России // Российская империя в зарубежной историографии: Работы последних лет / Ред. П. Верт, П.С. Кабытов, А.И. Миллер. М.: Новое издательство, 2005. С. 610–633; Свод законов. 1899. Т. 9. Ст. 858.
401
Sanborn J. Drafting the Russian Nation: Military Conscription, Total War, and Mass Politics, 1905–1925. DeKalb: Northern Illinois University Press, 2003. P. 21–22, 35, 78–79; Avrutin G.M. The Power of Documentation: Vital Statistics and Jewish Accommodation in Tsarist Russia // Ab Imperio. 2003. № 4. Р. 283–285; Ohren D. All the Tsar’s Men: Minorities and Universal Military Conscription in Imperial Russia, 1874–1905. Ph.D. diss. Indiana University, 2006.
402
Такое объяснение дали составители нового гражданского уложения. См.: Гражданское Уложение. С. 370. Упомянутые здесь «частные гражданские права» не были правами, обусловленными принадлежностью к институту, и/или последовательно применяемыми требованиями, которые можно было предъявить государству, а являлись «правоспособностью, которую гражданское право предоставляет физическим и юридическим лицам». Цитированная формулировка заимствована из работы: Butler W.E. Civil Rights in Russia: Legal Standards in Gestation // Civil Rights in Imperial Russia / Ed. O. Crisp, L. Edmondson. Oxford: Clarendon Press, 1989. P. 1.
Поскольку метрические книги служили основой осуществления «частных гражданских прав», они также представляли собой незаменимый инструмент включения различных групп населения в зарождающийся гражданский порядок империи. Отчасти именно признание этого факта заставило государство стремиться распространить их, пусть и постепенно, среди тех групп населения, у которых таких записей не было. Поэтому когда чиновники в Мингрелии в 1834 году попросили освободить местных православных священников от обязанности вести метрические книги из-за их необразованности и неграмотности, синодальная контора в Тифлисе ответила, что внедрение системы записи «необходимо для блага самих Мингрельцев по их участию в общих правах Гражданских и Религии». Позднее, в 1905 году, канцелярия наместника на Кавказе отмечала, что развитие «гражданственности» среди мусульман создает еще большую потребность в документации на основе метрических книг, в то время как «отсутствие этих гражданских актов тормозит прогресс среди мусульман», например, препятствуя их доступу к образовательным учреждениям [403] . Метрические записи являлись, таким образом, фундаментальной предпосылкой для полного включения подданного в гражданскую жизнь империи.
403
ЦГИАГ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 3370 (цитата: л. 23 об.); Там же. Ф. 13. Оп. 23. Д. 1624. Л. 10, 11 об. Как указывается ниже, метрические книги были введены для мусульман в Закавказье в 1873 г.; здесь обсуждается документация событий, происшедших ранее.
Метрические книги были важны и для определения конкретных прав, полагавшихся различным подданным империи, а также ограничений, которым те или иные подданные подлежали. Закон прямо устанавливал определенные «права состояния», обусловленные принадлежностью к конкретному сословию [404] . В то время как сами метрические книги прямо не устанавливали такой принадлежности, тем не менее с их помощью ее можно было установить на основе родства [405] . Кроме того, существенные ограничения, особенно в том, что касалось места жительства и доступа к образованию и некоторым профессиям, налагались на евреев, а «лица польского происхождения» – католики, преимущественно из высших сословий, – сталкивались с ограничением права приобретать землю в западных губерниях [406] . В то самое время, когда государственные деятели и институты все больше использовали этнические и национальные категории применительно к населению империи в конце XIX века [407] , во многих контекстах вероисповедание оставалось наиболее удобной основой для дискриминации [408] . Вероисповедание воспринималось как стабильное, юридически определенное, подробно задокументированное и, следовательно, труднодоступное для манипулирования. Как было отмечено одним современником по поводу предполагаемой склонности евреев скрывать свою принадлежность к еврейству, призывные списки «базируются строго на метриках и тут национальности и религии не скроешь» [409] . Короче говоря, порядок, предполагавший различные права и ограничения для представителей каждой группы населения, мог функционировать только при наличии надежной и точной документации в отношении вероисповедания и сословия каждого отдельного лица.
404
Они описывались в первую очередь в томе 9 Свода законов («Законы о состояниях»). См. также: Burbank J. Rights, Courts, and Citizenship. Поскольку такие «права состояния» имели партикуляристское применение – в императорской России не было прав, предоставляемых универсально, всему населению, – возможно, вернее было бы квалифицировать их как «привилегии», особенно если толковать последний термин буквально, в значении «частное право». См. об этом: Pearson R. Privileges, Rights, and Russification // Civil Rights in Imperial Russia. Р. 92–93. Отважная попытка систематически проанализировать правоспособность различных групп в России предпринята была еще в работе известного юриста и историка XIX в.: Кавелин К. Об ограничении гражданской правоспособности в России по состояниям и званиям // Журнал Министерства юстиции. 1862. № 11. С. 481–544.
405
См.: Гражданское Уложение. С. 370. Для привилегированных слоев существовали дополнительные формы документации. См.: Свод законов. 1857. Т. 9. Ст. 1559, 1626–1677.
406
Различные нюансы ограничений для евреев рассматриваются в монографии: Nathans B. Beyond the Pale: The Jewish Encounter with Late Imperial Russia. Berkeley: University of California Press, 2002 [русский перевод: Натанс Б. За чертой: Евреи встречаются с позднеимперской Россией. М., 2007. – Прим. ред.]. О поляках/католиках см.: Горизонтов Л.Е. Парадоксы имперской политики. С. 100–118; Rodkiewicz W. Russian Nationality Policy in the Western Provinces of the Empire, 1863–1905. Lublin: Scientific Society of Lublin, 1998. Р. 57–129.
407
Ч. Стейнведел дает прекрасное описание этого перехода в работах: Стейнведел Ч. Создание социальных групп. С. 622–626; Steinwedel Ch. To Make a Difference: The Category of Ethnicity in Late Imperial Russian Politics, 1861–1917 // Russian Modernity: Politics, Knowledges, Practices / Еd. D.L. Hoffmann, Y. Kotsonis. New York, 2000. Р. 67–86.
408
Так, Министерство внутренних дел отмечало в 1907 г., что при разработке многих ограничительных положений, предназначенных для представителей тех или иных национальностей, вероисповедание было принято законодателем «лишь как наиболее доступный признак». См. законопроект МВД «Об отмене содержащихся в действующем законодательстве ограничений политических и гражданских, находящихся в зависимости от принадлежности к инославным и иноверным исповеданиям» в издании: Католическая церковь накануне революции 1917 года: Сборник документов / Ред. М. Радван. Люблин: Научное Общество Католического университета в Люблине, 2003. С. 397.
409
Далинский. Еврей в армии. СПб.: Типография Главного Управления Уделов, 1911 (подлинник хранится: Российский государственный военно-исторический архив. Ф. 2000. Оп. 3. Д. 77. Л. 317 об.). Я благодарен Джошуа Санборну за предоставление этой цитаты и ссылки.