Правовая структуризация и систематика
Шрифт:
В настоящий период идеи о дуализме системы права (в том числе и в сочетании с отраслевым дроблением) находят в юридической литературе все большее распространение. При этом часто для определения частного и публичного права предлагаются весьма своеобразные, заслуживающие специальной оценки факторы.
Согласно позиции С.С. Алексеева, качественное своеобразие отраслей права проявляется в их делении на частные и публичные. Это деление, в свою очередь, предопределено свойствами права как культурного проявления, как феномена духовной деятельности лиц. Таким образом, как раз таки культурологическая принадлежность права обуславливает потребность выделения в нем частной и публичной сфер. Непосредственным фактором, обуславливающим такое дробление, выступает внутренняя дифференциация
Н.В. Разуваев, предлагающий правовую культуру в качестве одного из базовых параметров определения отраслей права (причем при придании именно ей исходного значения), в обоснование актуальности выделения частного и публичного права указывает на наличие в духовной культуре двух самостоятельных и специфических областей: во-первых, – правовой и, во-вторых, – политической. Таковые, сообразно интересующей нас области, «включают», соответственно, частное и публичное право.
С целью разъяснения такого постулата автор ссылается на исследования правовых систем различных исторических периодов прошлого; указывает, что в той или иной вариации в таковых имело место быть деление права на частное и публичное.
«Так, уже в Древней Индии правоведы выделяли две основные юридические категории: дхарма и артха. Соответственно существовали два жанра юридической литературы, составлявшие в своей совокупности систему древнеиндийского позитивного права: дхармашастры и артхашастры. Первые представляли собой предписания морально-этического и собственно юридического характера, посвященные регулированию семейных, имущественных, обязательственных и прочих отношений, образующих предмет частного права. Вторые содержали предписания, касающиеся вопросов политики, войны и мира, государственного управления и т. п., т. е. всего того, что входит в сферу публично-правового регулирования. Еще более последовательное разграничение публично-правовой и частноправовой сфер проводили древнеримские юристы, которым принадлежит заслуга выделения самих категорий частного и публичного права… Римские юристы постоянно подчеркивали кардинальное различие этих двух правовых режимов… Ясно, что в данном случае перед нами нечто большее, чем просто два различных способа правового регулирования общественных отношений разного типа (к чему зачастую пыталась свести дихотомию «частного» и «публичного» романистика Нового времени)» [154] .
На основании таких данных Н.В. Разуваев констатирует, что в обозначенных проявлениях мы сталкиваемся с двумя существенно отличающимися друг от друга интерпретациями качеств и свойств в целом единой деятельности представителей рода homo sapiens. Это, в свою очередь, позволяет названному исследователю предположить, что разница частного и публичного права обуславливается принадлежностью корреспондирующих содержательных проявлений к неодинаковым сферам духовной культуры.
Поэтому каждое из двух анализируемых направлений формирует присущий именно «самому себе» юридико-значимый «образ человека в зависимости от того, какие его особенности являются ревалентными именно для данной сферы. При этом необходимо отметить, что подобные расхождения далеко не всегда сопутствуют разграничению частного и публичного права. Так, в Древней Греции (например, в Афинах) сын находился под властью отца семейства лишь до наступления совершеннолетия, после чего получал всю полноту как политических, так и имущественных прав. Видимо, указанное обстоятельство, в числе прочих, не позволило древнегреческим философам и правоведам (даже таким значительным, как Аристотель) осознать различие между частным и публичным правом и провести соответствующие разграничения.» [155] .
Как нам представляется, правовая культура: является существенным показателем одноименной системы социума; отображает правовую ментальность, восприятие; «показывает» тип конкретно-исторической
Правовая культура есть результат знаний, идей, представлений о праве и его действии (в качестве должного и сущего); по крайней мере, если понимать таковую в традиционном значении (ибо специфической авторской вариации предложено не было), т. е. как некую систему «ценностей, правовых идей, убеждений, навыков и стереотипов (правового) поведения, правовых традиций, принятых членами определенной общности… и используемых для регулирования их» поведения [156] . При этом строение права как раз таки является уже не результатом, а такой данностью, которая при своих последующих проявлениях выступает одной их посылок формирования того или иного правового восприятия.
Правовая культура (а скорее, именно данные об историческом типе правовой общности) может (могут) быть использована (ы) при размежевании или объединении (т. е. при классификации) исследуемых проявлений права как целостного феномена, но не должна (ы) полагаться в качестве исходного (ых) параметра (ов) познания его структурных, внутренних закономерных звеньев. Это предопределено вторичным, можно сказать производным, по отношению к структуре права, характером названного нами вида (типа) культуры (а также данных исторической направленности).
Представляется, что правовая культура как таковая весьма существенна с позиций социологии права и более «оторвана» от юриспруденции в непосредственном, «зауженном» значении, «ибо социологическое и правовое мышление, несмотря на установившуюся между ними взаимосвязь, воспринимаются общественным сознанием как два различных, и даже противостоящих друг другу типа мышления. Этот факт в известной мере находит отражение в представлениях социологов и юристов. Юридическую науку всегда характеризовало нормативное мышление, связанное со сферой «долженствования». Социология же развивалась как исследование социальной действительности, а значит, как мышление, направленное на сферу «сущего». Разумеется, такое полное противопоставление является крайностью, поскольку и в первом, и во втором случае можно обнаружить какие-то общие черты.» [157] .
Но, даже не выражая приверженности обозначенной крайности, и не рассматривая право исключительно с нормативных позиций все-таки следует сказать, что область правовой культуры не является тем показателем компонентов права, которые образуют его внутреннее, структурное строение (ввиду своего весьма социологизированного характера, выражающегося в фактическом отображении и должных, и ненадлежащих данных интересующего нас явления). Думается, что именно по указанным причинам при анализе представленных воззрений нам вспоминается следующее высказывание: «забвение самих правовых норм, самого права при построении системы права – вот наиболее слабая черта рассматриваемой позиции.» [158] .
Позволим себе сказать также и то, что касательно представленного Н.В. Разуваевым обоснования непонятным остается приведенный им же «афинский» пример. Получение индивидом политических и имущественных прав само по себе не может свидетельствовать ни в пользу наличия, ни об отсутствии частного и публичного права. То, что в некоторых обществах мировоззренческая и доктринальная мысль (как то, например, имело место в отечественной юриспруденции второй половины прошлого века) также не ориентировались на дуалистическую конструкцию системы права, были не склонны обращаться к таковой, тоже не может выступать здесь основанием признания или отрицания элементов в качестве составных частей права.