Правый поворот запрещён
Шрифт:
– Я с ним в долю не иду... Характер у нее, видно... Спать с ежихой удовольствие сомнительное.
– От таких стараются побыстрее избавиться.
– У тебя что, опыт есть?
– вальяжно откинувшись, Войцеховский с наслаждением пил пиво и курил.
– Кубраковой под пятьдесят, - он подмигнул.
– Ну и что?
– Климакс, предзакатная вспышка гормонов, краткая связь с молодым любовником, которого она стала тяготить необузданной страстью. И он решил от нее избавиться... Сюжет для романа-адюльтера. Но и в нашей с тобой жизни встречается... Думать надо. Искать машину и владельца... Что собираешься делать сейчас?
–
– Посплю часок. Есть еще, оказывается, "верхний" мост, он вверх по течению, много выше места, где нашли труп. Вот и съезжу к нему. Да и скорость течения хорошо бы знать, - оглянувшись, Войцеховский позвал взглядом официантку.
– Сбросили с моста или в реку сиганула?
– спросил Скорик.
– Всяко бывает, сам знаешь... Мне б чего-нибудь вместо поплавка. Разве что эту бутылку от пива.
– Девушка, - обратился к официантке, - у вас пиво есть?
– Есть. Крапленое, крымское. Принести?
– Нет, вы посчитайте, что мы тут нагуляли.
– Вместе?
– Отдельно. Добавьте стоимость бутылки, я ее у вас покупаю. А вместо вина, пожалуйста, хорошую тугую пробку от винной бутылки.
Она торопливо кивнула, стараясь понять странную просьбу клиента.
Скорик сидел в каморке-кабинете директорши гостиницы за ее столом, сама же хозяйка и женщина, дежурившая в тот злополучный день, разместились под стеной на стульях.
– Товарищ Омелян заказал ей номер на сутки, - отвечая на вопрос Скорика, произнесла директорша.
– В котором часу она приехала?
– спросил у дежурной.
– Я как раз смену принимала. Это в половине девятого. Слышу, остановилась под окном машина, потом эта дама вошла.
– А какая машина?
– Я в них не понимаю. Видела, что красная, да и занята я была, смену принимала.
– Она одна вошла или кто-то сопровождал?
– Одна. Я поселила ее в одноместный номер. Минут через десять она ушла, а вернулась вечером.
– Какие у нее с собой вещи были?
– Небольшая хозяйственная сумка, черная.
– Может быть кто-нибудь ей звонил, заходил сюда, спрашивал ее?
– Звонить-то может и звонили в номер. Этого не знаю. А спрашивать никого таких не было.
– В котором часу гражданка Кубракова покинула гостиницу на следующий день, в среду?
– В семь утра. Рассчиталась и ушла с той же сумкой.
– Вы не видели, эта красная машина ждала ее?
– Нет, никто не ждал. Окно дежурки глядит на улицу, всех кто входит и выходит видно. Одна ушла, а в сквере напротив, где киоск, еще газетку покупала... Вот беда-то какая, - вздохнула дежурная.
– Семья, наверное, есть, муж, дети?
– спросила осторожно.
– Может быть, может быть, - механически ответил Скорик. Он открыл кейс, чтоб сложить бумаги, и подумал, что надо бы осмотреть номер, в котором сутки прожила Кубракова. Спросил: - Номер после гражданки Кубраковой убирали?
– А как же!
– ответила директорша.
– Что ж, на сегодня хватит...
– "После уборки там, пожалуй, делать нечего", - подумал.
Уезжали они из Богдановска под вечер, уставшие, молчаливые, вроде перечеркнув и отбросив истекшие полтора дня. И как бы условившись о нежелании говорить о чем-либо, уселись в пустом "рафике" отдельно друг от друга. На сидении у заднего окна валялся бумажный мешок с одеждой Кубраковой.
"Вот он, тот переезд, где Омелян последний раз видел ее", - подумал
Скорик, сняв туфли, положил ноги на противоположное сидение, бездумно смотрел в окно, за которым проносились поля с зелеными полосами еще маленьких капустных кочанчиков...
10
Дверь с цифрой "21" в отличие от других на этом этаже запиралась изнутри на электрический замок, открывался он так же изнутри нажатием кнопки. Вход посторонним был запрещен - за дверью располагался кабинет криминалистики: три комнаты с письменными столами, со специальной аппаратурой, стенды с фотографиями с мест происшествий, с предметами, бывшими некогда вещественными доказательствами, фотолаборатория и небольшой кинозал.
Очистив стол от бумаг - что в ящики, что в сейф, что стопочкой справа от себя, - Войцеховский позвонил Щербе:
– Михаил Михайлович, Скорик у вас?.. Тогда заходите, я освободился.
Кабинеты их находились на одном этаже, все двери в длинном коридоре были выкрашены белой эмалью. И только эта, с цифрой "21" темнела отделанным под дуб шпоном. Позвонив, Скорик и Щерба вошли. Щерба сразу же уселся на мягкую длинную скамеечку у стены, Скорик - напротив сидевшего за столом Войцеховского.
– Провел опознание?
– спросил он Скорика.
– Когда труп привезли?
– В восемь утра. В девять я уже повез их в морг - мать и брата, соседей.
– Ну и что?
– Ты что, никогда не проводил опознаний? Мать кричала!
– Скорик притронулся пальцами к виску, словно тот крик ужаса сейчас вызвал головную боль.
– Когда уходили, брат сказал: - "Ищите побыстрее! Иначе я сам найду и застрелю".
– Н-н-да, - произнес Щерба.
– Пока вы оба отсутствовали, я встретился с директором НИИ Яловским. С Кубраковой работает очень давно, чуть ли с момента создания института. Талантлива, одержима в работе, подчиненных держит на коротком поводке, деспотична, ни с кем из сотрудников дружеских отношений не поддерживает, но и не дразнит по пустякам; требовательность ее не носит характера бабской придури; прагматична, не терпит прожектерства, словоблудия, резка, случается, срывается на грубость, может унизить, но, как ей кажется, только ради пользы дела. Любимчиков не имеет, все для нее вроде равны, однако с одним человеком перманентно конфликтует. Фамилия его Назаркевич, Сергей Матвеевич. Кубракова терпит его, потому что способный химик. Молод, кандидат наук, болезненно самолюбив, считает, что она ему завидует, а посему давит, не дает реализоваться. Яловский полагает, что это совсем не так. Просто Кубракова мыслит масштабней. Сейчас была увлечена каким-то проектом, совместным с немцами... Вот вам конспективно Кубракова, - Щерба, словно устав, оперся спиной о деревянную панель.
– По словам Яловского Кубракову в Богдановск на своей машине отвозил Назаркевич. У него красные "Жигули". С чего бы совместная поездка при взаимной антипатии? Ну, а с чем вы прибыли?