Предновогодние хлопоты IV
Шрифт:
Опять сорвался мокрый снег. Он въехал на Сенную площадь, и тут голосовали люди. Денисов видел людей с поднятыми руками, но не останавливался, он чувствовал себя разбитым и усталым. По привычке он чуть не остановился рядом с голосующим пожилым мужчиной, но какой-то голос внутри не дал ему этого сделать. Он представил себе, что сейчас придётся говорить с незнакомым человеком, ехать неизвестно куда, возможно теперь в обратную сторону. Ничто не могло теперь изменить его маршрута, сердце, верный навигатор любви, требовало этого, вело его домой.
По Садовой он на удивление быстро добрался
И неожиданно, вслушиваясь в свои ощущения, он с удивлением обнаружил, (память сердца ему подсказала), что такое же волнение он чувствовал в молодости, когда спешил на свидание с Марией. Вспомнил, что она никогда не опаздывала на свиданья, приходила за пять-десять минут до назначенного времени. «Лапонька моя, – прошептал он, ощущая, как гулко и радостно бьётся сердце, – как прекрасно, когда ты любишь и любим!
В своём дворе он не стал искать место для парковки, заехал колёсами на поребрик. Выйдя из машины, посмотрел на окно своей квартиры: Мария стояла у окна. На свой этаж он вбежал. Дверь квартиры была приоткрыта, за ней его ждала Мария. Он шагнул к ней, обнял, уткнулся лицом в тёплую, пахнущую свежестью шею, чувствуя пульсирование крови, на глаза навернулись слёзы.
Мария гладила его по волосам, тихо шепча: «Что, что, родной? Устал. Замаялся, родной мой. Господь не посылает людям испытаний, которые они не могут перенести. Надо перетерпеть милый. Нет у нас с тобой другого пути. Всё наладится, Игорёк, успокойся, милый».
Она отодвинулась, взяла лицо мужа в ладони, глядя нежно в его глаза, прошептала:
– Унываешь? Знаешь, какой это грех и до чего может дойти человек, поддавшись унынию? Что ему может нашептать бес? Завтра воскресенье, дорогой мой неофит. И мы с тобой идём на Соборование, мне звонил отец Глеб, сообщил о том, что ему удалось собрать семь священников. Нам это будет душеполезно.
– Да, да, да, любимая, – шептал Денисов, улыбаясь блаженно.
– К Егору завтра опять придут одноклассники, они собираются пробыть у нас целый день, так, что у нас с тобой завтра день свободный, а после мне бы очень хотелось сходить на Смоленку, к Ксенюшке Петербургской, – говорила жена, и Денисов, неожиданно сказал себе: «Для этого стоило жить, чтобы вот так, как сейчас испытывать блаженство от речи, голоса, глаз, волос любимой».
2. Марголин
– Как ты, Дима?
Марголин сонно моргнул глазами, но глаз не открыл. Тревожный голос Елены доносился откуда-то издалека, но она сидела рядом на кровати, поглаживая его руку. Он хотел ответить: «Хорошо», но открыл рот и, как немой, только пошевелил губами. Рот пересох, он облизал губы, повёл заторможено глазами. Сон упираясь, неохотно покидал его, оставляя в голове тяжёлые, тревожные, тёмные пятна.
Продолжая поглаживать руку мужа, Елена заговорила, но голос всё ещё звучал так, будто она была где-то далеко.
– Тебе ночью сделали несколько уколов. Это был криз. Давление сбили, попутно ввели инъекции для поддержки сердца и успокоительное. Врач сказал, что тебе категорически противопоказаны нагрузки, запрещены стрессы, ты обязан отлежаться, и непременно обследоваться. В самом деле, Дима, не загоняй себя, ты хочешь оставить меня вдовой? – нежный голос Елены теперь был рядом.
– Просыпайся, Дима, просыпайся.
Марголин открыл глаза, приподнялся на спинку кровати, улыбнулся вымученной улыбкой.
– Доброе утро, свет Елена.
Елена протянула ему стакан апельсинового сока. Нехотя, безо всякого удовольствия, сделав несколько глотков, он спросил:
– Который час?
– Ты куда-то спешишь? Посмотри на себя в зеркало. Все отменяется, тебе нужно лежать, никуда ты сегодня не пойдёшь!
– Сегодняшние дела никак нельзя отменить, Леночка. Это очень важные дела, чёрт бы их побрал, – вяло возразил он, закрывая глаза. В ушах стоял гул, кровь в висках болезненно пульсировала, немели пальцы.
– Важные дела! – голос Елены зазвенел металлическими нотками. – Важней чем жизнь? Ты меня поражаешь, муж. Видел бы ты себя, каким ты овощем был вчера, а сегодня он уже, видите ли, фрукт, причём практически экзотический, напоминающий выжатый лимон. Без тебя не обойдутся? Люди во все времена болеют, но жизнь из-за этого не останавливается, здоровые работают, больные болеют и всё идёт своим чередом. Ты не лётчик за штурвалом самолёта. Справятся! День пролетает быстро, позвони и дай указания.
Марголин кисло улыбнулся:
– Именно сегодня я за лётчика, А дела предстоят архиважные.
Глаза Елены блеснули усмешливо:
– Ты прямо-таки как Ленин заговорил – архиважные! Кончай, Марголин, пыжиться. Господи, как же меня раздражает в мужчинах вот эта их дурацкая черта! Всё им кажется, что они пупы земли, что их дела самые важные, что без их деятельного участия жизнь остановится. Которую, между прочим, сами же деятельно и изничтожают; устраивают войны, мрут миллионами ради какой-нибудь дурацкой идеи, подвергая себя, своих родителей, жён, детей смертельной опасности, грудью вставая против других мужчин, думающих, что их дела важнее, а женщины бессильны их остановить. Всё куда-то они бегут, не останавливаясь, у них нет пауз, чтобы взглянуть в звёздное небо над их головами. Что-то ветхое крепко засело в их головах, они всё время находят для себя оправдания, считая себя правыми. Наверное, это и взаправду от Адама идёт, первого мужчины который даже Богу на его упрёки, посмел сказать после того, как отведал запретного яблочка с древа познания добра и зла: «Что ж ты мне такую жену негодную подсунул?
Марголин рассмеялся глазами.
– Кто же свидетель? Кто присутствовал при этом историческом разговоре Бога с Адамом?
– Сам догадайся, – проворчала Елена. – Естественно Ева. Нет, Дима, не упирайся, пожалуйста. Отлежись…
– Сегодня не получится. Хочу напомнить тебе, что и среди женщин встречаются весьма деятельные натуры, например: Ильза Кох – «Ведьма Бухенвальда», с её сувенирами из человеческой кожи, наша «Салтычиха» отличилась. Да и библейская Соломея с Иродиадой хороши. Когда девочка наша домой приехала, Леночка?